Спасенная с «Титаника»

– Каким образом? Прошло столько лет… Кого теперь интересует «Титаник»? И вообще, это не твое дело! Ты мне не родня! – с горечью выпалила Элла.

– И никогда ею не была, хотя все равно считаю тебя своей дочерью. Прости. Я знала, что открыть тебе правду будет нелегко. Сама не понимаю, почему сейчас решилась. Видимо, Рождество – особенное время для семей, у которых так много воспоминаний… Мы все начинаем с ностальгией вспоминать прошлое… – неуверенно промолвила Селеста, однако Элла ее не слушала.

– У тебя есть семья. У меня – никого. Ты только что лишила меня всего, что я считала своим. Надеюсь, ты удовлетворена.

Арчи вошел в гостиную и молча поставил на стол серебряный поднос. Его глазам предстали две женщины, мрачно взирающие друг на друга.

– Элла, прошу, не вини Селесту. Это была моя идея. Ты слишком долго не знала, как все обстоит на самом деле, и я рад, что сейчас наконец правда открылась.

– А я не рада! Сами пейте свой дурацкий херес. Я ухожу!

Элла вылетела из комнаты, затем громко хлопнула входной дверью.

Подавленная Селеста опустилась на стул.

– Арчи Макадам, ты доволен? Загнал меня в угол, заставил пойти на конфликт… Господи, сколько неприятностей, сколько слез, и все из-за того, что тебе потребовались ответы, из-за твоего собственного шаткого положения! Ты хотя бы понимаешь, что натворил?

– Не нервничай, наберись терпения, все будет хорошо.

– Не читай мне нотаций! Чертик выскочил из табакерки, и обратно его не засунуть. Я иду спать… одна. Побудь разочек «обычным квартирантом». Спокойной ночи!

Селеста крутилась без сна. Нужно пойти к Элле и успокоить ее. Нужно наполнить грелку горячей водой и отнести в холодную спальню Арчи. Нужно… а, к черту все «нужно». Сегодня она подумает о себе. Конечно, хорошо бы выспаться – утро вечера мудренее, – но она слишком зла, утомлена и напугана. Ночь будет длинной.

* * *

Элла принесла в сарайчик лампу. В этом маленьком убежище есть примус и стул; здесь же хранятся все ее незаконченные работы. В голове роились тысячи отрицаний услышанного, хотя сердцем она понимала, что это правда. Имя «Элен» мама произносила в бреду, когда лежала в больнице. «Ты не моя дочь!» – кричала она на берегу моря, когда Элла была еще подростком. Да, это правда. Тайны и обманы, скрываемые в течение долгих лет, превращали ее отношения с матерью в фарс. А какая нелепость – выдумка про Джо Смита, утонувшего моряка! Память Эллы беспорядочно выхватывала из прошлого разговоры, странные случаи, обрывки фраз, звучавших в семье.

Казалось, будто ровные стежки ее жизненного пути в одно мгновение закрутились, спутались и лопнули. Всего несколько слов, произнесенных Селестой, разрушили всю историю Эллы. Кто она теперь? Кем была раньше? Откуда взялась? Жив ли хоть кто-нибудь, кому известно о ней?

«Не смей об этом думать! Ты – призрак, ничто, самозванка!» В бешенстве Элла принялась швырять на пол эскизы и инструменты. Схватив резец, она вонзила его в лицо скульптуры, которое уже обрело черты ее матери. «Ненавижу всех!» – истерически выкрикнула она, продолжая наносить удары гипсовой голове. Работа, на которую Элла потратила месяцы, оказалась уничтожена в пылу неистовства, а когда гнев иссяк, на смену пришла опустошенность. Бессильно уронив руки, Элла стояла и тупо смотрела на сотворенную ею разруху. По щекам текли слезы.

– Я не останусь здесь… – прошептала она.

– Еще как останешься, юная леди. Останешься и наведешь порядок. Посмотри, сколько трудов пропало из-за твоей истерики. – Дядя Селвин вошел в студию, подняв лампу повыше, чтобы осветить царивший внутри хаос. – Как жаль… Ну, тебе стало лучше?

– Уходи! – рявкнула Элла.

– Итак, ты узнала правду и злишься. Между прочим, правильно делаешь. Все скрывали от тебя этот секрет. Получается, ты – не та, кем себя считала?

– Ничего ты не понимаешь! – всхлипнула Элла. Теперь ей было стыдно и неловко.