Спасенная горцем

Не спуская взгляда с Александра, она положила ладони ему на грудь и слегка откинулась, так что уперлась лоном в его твердую плоть, вобрав ее во влажное объятие нежных складок. Когда она стала тереться об эту плоть, он вздрогнул, ресницы его затрепетали.

– Боже, сжалься надо мной! – выдохнул он.

Жалость? Никогда.

Ее возбуждала мысль о том, что она способна вызвать в нем такое желание. Медленно, дразняще она гладила его, окутывая своим возбуждением. И одновременно соблазняла себя. С каждым движением твердый комочек в центре ее естества прикасался к его плоти. И с каждым разом цветы наслаждения распускались все сильнее.

Скоро ей захотелось большего. Когда Ханна приподнялась снова, ноздри Александра раздулись. Его взгляд был прикован к ее руке, которая нашла его.

Мужская плоть в ее кулаке была тяжелой и набухшей, скользкой и жаркой, чуть подрагивавшей от каждого биения пульса. Ее пальцы гладили его, лаская по всей длине.

Но это продолжалось недолго. Ей всегда не хватало терпения.

Слегка изменив позу, она ввела головку его стержня в свой истекающий соками канал. Каждый нерв проснулся и запел, когда она стала подниматься и опускаться, насаживая себя на его великолепный член. Ханна не остановилась, пока он не вошел в нее до конца, пока не наполнил ее целиком.

Она чуть подалась вперед и откинулась, наслаждаясь новыми ощущениями, новыми взрывами наслаждения. Ободренная, она попробовала новое движение, потом другое. Сжала мышцы и опустилась на Александра. Окутала его. Стала объезжать.

Волна наслаждения завладела Ханной. Она вновь сжала мышцы, и волна поднялась еще выше. Ханна не поняла, кто из них стонал. А может, стонали оба. Хотя у нее на лбу выступил пот, дыхание было затруднено, а сердце колотилось, как бешеное, она не прекращала двигаться, даря наслаждение себе и ему.

Но желание продолжало нарастать. Неотступный голод терзал ее. Ханна снова оперлась ладонями о грудь мужа, всеми частичками тела ощущая его под ней, вокруг нее и в ней. Она позволила инстинктам, той неукротимой женщине, которая родилась внутри, управлять ее выпадами.

Когда она ускорила ритм, Александр со свистом выдохнул. Его пальцы впились в ее бедра.

– Ханна! – прорычал он. Его тело напряглось, мышцы дрогнули. Она вдруг поняла, что он жаждет перевернуть ее, накрыть своим телом. Взять ее и утолить страсть. Но он этого не сделал.

Было ясно, чего стоила ему сдержанность, и Ханна поклялась сделать все, чтобы его жертва была оправданна.

Он неотрывно смотрел на ее вздрагивающие при каждом движении груди. Александр сжал белоснежные холмики, обводя большими пальцами соски. И вдруг, к ее полному потрясению, ущипнул их. Не сильно и не больно. Но вопль, вызванный ни с чем не сравнимыми ощущениями, вовсе не был слабым.

Ах! Неужели раньше она считала себя неукротимой?

Ханна с рычанием вонзила пальцы в его грудь и провела по ней ногтями. Александр зашипел и крепче сжал пальцы. Что-то выло в ней, орало, продираясь на свободу.

Похоже, больше он не мог сдерживаться. Его бедра стали подниматься. Плоть – вонзаться в нее с настойчивостью, граничащей со свирепостью. Мокрые от пота и возбуждения, ведомые безумием, которого раньше не испытывали, они сражались друг с другом и друг за друга.

Его натужное дыхание и ее стоны эхом отдавались в комнате вместе с резкими шлепками плоти о плоть. Быстрее и быстрее, сильнее и сильнее, яростнее и яростнее она объезжала его, стремясь к забытью. Совместному забытью.

Это было самой чудесной в мире пыткой. Ханна ощущала себя распятой на дыбе блаженства, между наслаждением и мучительной потребностью. Она продолжала тянуться к наслаждению, но оно в последний момент ускользало. И когда она уже подумала, что больше не вынесет, когда уже не могла выдержать, когда решила, что может просто умереть от мучительной лихорадки неудовлетворенного желания… он словно распух в ней. Это неожиданное давление, распиравшее лоно, мгновенно лишило ее разума, ослабило мышцы, вознесло высоко, куда-то прочь, за пределы этой кровати, этой комнаты, этой действительности. Самого сознания. Мириады огней вспыхнули и засверкали за опущенными веками. Наслаждение окутало ее радужным дождем.

Александр что-то прорычал, очевидно имя жены, и сжал ее бедра в стальной хватке. И стал вонзаться снова и снова, держа ее крепко, хотя уже был так глубоко, как только мог. Каждый его выпад посылал по ее телу новые вихри восторга. Но не такого острого, как жаркий поток райского блаженства, который ее наполнял.

Ханна инстинктивно сжала его внутренними мышцами, но наслаждение уже ослабевало, а вместе с ним и ее конвульсии. Вскоре от них осталось только слабое воспоминание.

Дрожь пробежала по ее телу с головы до ног, и она обмякла у него на груди. Он обнял ее сильными и крепкими руками, прижал к себе, роняя легкие поцелуи на лоб и бормоча что-то в ее волосы. Потом приподнял ее подбородок и стер слезы со щек.

Ханна удивленно моргнула. Неужели она плакала? Но почему?