Спасатель. Серые волки

– Монах не монах… Короче, – внезапно приняв решение, которое в тот момент показалось оптимальным, оборвал себя Андрей, – выкладывай, что узнал в архиве, и ступай собирать вещи. А если ни черта не узнал, иди паковать чемодан прямо сейчас. Ты уезжаешь.

– Далеко?

– Дальше, можно сказать, не бывает.

– С чего это вдруг? – набычился Женька. – Это мой дом…

– Был, – ненавязчиво выворачивая у него из пальцев древний японский пистолет, поправил Липский. – Помнишь сказочку? Была у зайца избушка лубяная, а у лисы – ледяная… Вперед будешь знать, кого пускать погреться! Так ты узнал чтонибудь?

– Узнал, – буркнул Соколкин. – Но не в твоем занюханном архиве. Я поговорил с одной бабусей. Та вот: она, как сейчас, помнит дворничиху, которая подметала конфетные фантики за твоим Французовым и его приятелями. Что было вчера, не помнит, а кто жил во дворе в начале восьмидесятых, для нее, как живые, как будто минуту назад в магазин вышли.

– Эста буэно, – непринужденно, как ни в чем не бывало, убирая в карман взрывоопасный японский пистолет, сообщил Андрей. Этим он практически полностью исчерпал свои познания в языке, который очень скоро мог ему пригодиться. – Давай, камарад, выкладывай. Но пасаран!

– Кто не пройдет? – с кривой недоверчивой улыбкой переспросил Женька.

– А вот это ты мне сейчас и расскажешь, – сказал Андрей и, подумав всего мгновение, от греха подальше убрал с глаз долой бутылку.

5

Низкий гул двигателей наполнял длинную сигару межконтинентального авиалайнера равномерной, едва ощутимой вибрацией, так что, закрыв глаза, было легко вообразить себя сидящим в шезлонге посреди цветущего луга, над которым, басовито жужжа, вьются пчелы. На смену этому образу немедленно пришел другой, куда менее романтический: сколоченный из неструганых занозистых досок деревенский нужник, к щелястому потолку которого прилепился серый мячик осиного гнезда.

Попятившись, Андрей отломил ветку склонившейся над дощатой будкой рябины, ободрал с нее боковые побеги и листья и получившимся прутиком легонько коснулся выпуклой бумажной стенки. Жужжание внутри гнезда усилилось, из круглого черного отверстия в его нижней части выкарабкалась и, расправив прозрачные крылышки, поднялась в воздух крупная черножелтая оса. Андрей благоразумно присел; оса жужжащей пулей пронеслась над его головой и улетела по какимто своим делам. Тогда Андрей снова потыкал веткой в гнездо, а когда оттуда больше никто не вылетел, сбил его с потолка и смел кончиком ветки в зияющее очко туалета, для надежности накрыв сверху крышкой.

Так было наяву. Во сне, в полном соответствии с законами этого странного состояния, случилось именно то, чего он, помнится, боялся тогда, в свои неполные десять лет: из зловонной темноты выгребной ямы, куда секунду назад беззвучно канул неровный серый мячик с дыркой в нижней части, со свирепым гулом поднялась целая туча разъяренных ос. Он бросился бежать, а они устремились за ним, на лету выстраиваясь в боевой порядок, похожие на армаду японских истребителей на ближних подступах к ПерлХарбору; злобно гудя, пикировали и раз за разом жалили в самые уязвимые, незащищенные места, мстя за разрушенное гнездо и норовя зажалить до смерти.

В какойто момент гудение роя превратилось в яростный хриплый рык, и, обернувшись, Андрей увидел, что за ним гонятся уже не осы, а волки – не те, что гуляют на воле по лесам и полям, и, уж конечно, не те, что бесцельно слоняются из угла в угол по вольере зоопарка, а те, которых можно увидеть разве что в дурном сне да еще в фильмах на дисках, коробки которых помечены красноречивой надписью: «8 в 1».

Ощеренные пасти были неправдоподобно огромными, с оскаленных саблевидных клыков капала мутная слюна; там, где она падала на землю, земля дымилась, как под воздействием концентрированной кислоты. Глаза горели опасным рубиновым огнем, сбившаяся в колтуны шерсть на загривках стояла дыбом. Передний волк на бегу вдруг поднялся на задние лапы и побежал дальше, хищно загребая передними воздух; это было так жутко, что Андрей проснулся от собственного вопля.

На зыбкой границе сна и яви он услышал последний отголосок свирепого волчьего рыка; рык оборвался, и, подняв веки, Андрей глаза в глаза встретился взглядом с соседом – плохо выбритым, лысым, обильно потеющим и столь же обильно благоухающим смесью застарелого пота и дорогого дезодоранта толстяком. Взгляд у толстяка был слегка растерянный, из чего Андрей сделал логичный вывод, что приснившееся ему рычание было всегонавсего трансформированным спящим сознанием храпом соседа.

– А?.. – растерянным спросонья голосом спросил толстяк.

– Excuse me, – сказал Андрей. – It\'s just a bad dream.

– А, – сказал сосед, – плохой сон… Ну, это ничего. Это бывает. Я тебе, мужик, так скажу: после этих ихних буритос еще и не то приснится.

Из соображений конспирации Андрей сел на самолет не в БуэносАйресе, а в Мехико, так что упоминание о буритос, которых он и в глаза не видел, в устах соседа выглядело вполне оправданным и уместным.

– Excuse me, – повторил Андрей. – I\'m so sorry!