Вернувшись к себе, он, не раздеваясь, лег на подаренный матрас и стал взвешивать то, что ему сказали. Может, это очередная английская шутка, какими они часто конфузят его и сбивают с толку? Или они это всерьез? И если всерьез — правы ли они? От одной мысли об осуществлении их советов он корчился, как от желудочных колик, и зарывался лицом в ладони. Но когда на другой вечер он пошел к Бетти Уокер, на крыше ее дома произошло кое-что, отчего в него впервые закралось подозрение, уж не вел ли он себя все эти недели круглым идиотом. Как всегда, раскрыв перед собою на столе японский роман, они читали его вместе и вдруг услышали переполох — вой сирен, раскаты голосов, гром деревянных башмаков о булыжник — обычное сопровождение японского пожара.
— Пошли посмотрим, — сказала Бетти и стала подниматься по скрипучим деревянным ступеням к галерее на крыше. Накано пошел следом. Галерейка была до того узкая, что двоим тесно стоять, и голая рука Бетти — тогда он не сомневался, что случайно, хоть потом и усомнился — прижалась к его боку. Пожар оказался куда дальше и меньше, чем они ожидали, судя по шуму.
— А, ерунда, — разочарованно сказала Бетти. — Только грохот подняли из-за ничего… Ой! Месяц-то какой, посмотрите. Почти полный, да?
— Вы помните хокку[19], которое выучили со мной? Про месяц?
И он его прочитал.
— А вы помните песню, которую вы со мной выучили? — И она завела хриплым контральто:
Потом она хохотнула обычным своим лающим смешком.
— Ладно! Пошли обратно.
Она повернулась к лестнице, и вдруг он ощутил ее руку у себя на плече. И она повела его вниз по ступенькам, прижимаясь к нему, пока они не очутились в тесно заставленной в японском стиле комнатенке, которая так особенно пахла ею и больше никем.
Когда не без колебаний он решился пересказать все супругам Пью, те пришли в восторг.
— Ну вот видишь, — сказала Синтия, — а мы тебе что говорили?
— И ты никак не откликнулся? — спросил Роберт.
— Не откликнулся?
— Спускался себе по лестнице, и все?
Накано потерянно кивнул.
— Ну знаешь ли, Накано! — изумилась Синтия.
— А что мне было делать?
— Что надо было сделать? Схватить ее в охапку, ну, или хоть обнять.
— А если она рассердится на меня? Не захочет больше видеть?
— Глупости! Вот если ты не возьмешься за дело поживей, тут-то она и рассердится, — предупредил Роберт. — Смотри, как бы ей не надоело ждать!
Накано переводил взгляд с него на нее.
— Вы серьезно? — спросил он. — Это шутка?
Но спрашивать не надо было, он уже понял, что они не шутят, и сразу почувствовал себя уверенней. Пью западные люди, западные люди понимают друг друга, значит, они правы, а он ошибался. Недаром ведь говорят, что западные женщины доступны; с любой можно поладить. Ну и дураком же он оказался! А она-то какова, вот лицемерка: рассуждать с ним на возвышенные темы, о христианстве, о морали, о превосходстве западных ценностей, когда ей всего-то и надо, что… И сразу же почтенье и страх, которые она ему внушала, — чувства, редкие в японцах по отношению к женщине и потому совершенно чуждые его природе, — улетучились, и вместо них его заполнила физическая страсть и убежденность в том, что она не безнадежна. С этого времени он стал относиться к ней чуть-чуть презрительно, свысока.
— Нет, нет, Аки-чан, — так она его прозвала, — нет, нельзя, не надо! — а сама уже жадно уступала ему, прикрыв свои маленькие глазки и протягивая губы для поцелуя. Как легко; проще даже, чем предсказывали Пью.
— Ох, как мерзко на душе, — сказала она, провожая его до двери, после того, как они целовались чуть не два часа сперва на развалющей тахте, а потом на полу, застланном татами.
— Почему? — спросил он с простодушием, которым всегда ставил ее в тупик.
Она хихикнула.
— Хорошие девушки такого себе не позволяют. Ты не знал? И потом, Аки-чан, ты только не подумай, ты только не воображай, что…
— Что? — не вытерпел он.
— Ну!.. подумаешь еще, что я позволяю себе такое с другими. Нет. Просто я… я… в Японии девушке так трудно. Япония создана для мужчин.
— Но у тебя столько друзей.
— А, друзья!.. Японцы такие холодные. Правда. Вы, японцы, такие неромантичные. Ты-то не такой, Аки-чан, — она улыбнулась и погладила его по щеке, — но ты только не забери себе в голову…
— Не забери в голову?
— Ну, что я в тебя влюбилась и готова на большее… Понял?
Он кивнул. Но он ничего не понял. Западные люди, Пью например, так часто жалуются на японскую необъяснимость, непроницаемость; а как прикажете разобраться в том, что она ему наговорила?
— Ну видишь! — торжествовала Синтия. — А что мы тебе говорили?
— Значит, мы оказались правы, а?
— Да, — признал Накано. — Вы оказались правы, мистер Пью.
Он был им благодарен, он был поражен их проницательностью; но ему было немного тошно.
— Теперь надо выжать из создавшегося положения все возможное, — сказал Роберт.
— Роберт, чему ты учишь ребенка?
— Но она, как видно, сама этого хочет… — сказал Роберт.
— Накано такой чистый. И как насчет последствий? Ты уж тогда смотри, дай ему отцовское наставление.