Спасатель 2

Вифинцы, методично наступавшие с левого фланга, действовали более организованно, чем ополченцы. Десятники выбирали мишень, лучники спокойно прицеливались, и шагов с тридцати или сорока одновременно пускали стрелы. С такого расстояния, а тем более, по столь большой цели, как лошадь, стоящая в профиль, опытным лучникам промахнуться было невозможно. Обычно после одного залпа конь если не падал, то начинал биться так, что седок не мог с ним сладить. Самих рыцарей били вблизи, с дистанции десятка шагов, когда можно наверняка поразить любое место на выбор. И тогда даже щит не мог помочь франку спастись от тучи стрел, а уязвленного и обездвиженного латинянина после добивали топориками.

Вот так, спокойно, будто собирая урожай в поле, вифинийцы шли вперед, зачищая территорию от неприятеля. Следом за лучниками шагали ополченцы, подбирающие стрелы. Наконечники не крепились к древку намертво, а держались лишь на кусочке воске, и потому стрелы легко извлекались из лошадиных туш. На древки тут же насаживались новые наконечники, и стрелы снова были пригодны к бою. Впрочем, боеприпасов и без того хватало с избытком. Вифинийцы привезли с собой немало коробов со стрелами, а дукс Никифор к тому же до дна выгреб запасы всех гарнизонов области.

Постепенно оставшиеся в живых франки начали понимать, что атака захлебнулась. Прямо по фронту на них лезли толпы дротикометателей, справа надвигались лучники. Противник далеко превосходил их численностью, лошади увязли, а взять на себя командование было некому. Герцог и сам погиб, и истаял почти всю франкскую знать.

Гибель начала казаться франкам почти неминуемой, и всадники заметались во все стороны, не зная, куда стоит податься. Некоторые даже предпочли повернуть коней вспять, а многие конные сержанты из православных греков даже решили перейти на сторону единоверцев. У франков их все равно не ждало ничего хорошего. После нашествия латинян некоторым знатным грекам оставили часть поместий в обмен на обязательство военной службы. Но без перехода в папскую схизму греки не могли сделаться рыцарями и не надеялись получить выгодные должности. Таких ренегатов, воздевших руки и клянущихся в верности истиной церкви, византийцы не убивали и, разоружив, уводили в тыл.

Единственным спасением афинской конницы теперь могла стать только пехота, и она действительно шла на выручку. Правда, не так быстро, как хотелось. Ломардец Антонио, возглавлявший пешую часть войска, действовал осторожно. Да, его пехотинцы нареканий не вызывали. Оборужены они были неплохо, многие имели за плечами пару-тройку военных кампаний, и среди наемников не было ни одного грека. Но прежде, чем бросаться в сечу, следовало сперва вызнать, что там вообще происходит. Фессалийцы поначалу казались слабым противником, но, как говориться, наружность бывает обманчива. Вон Гильом ринулся в атаку очертя голову, а теперь франкскую конницу теснят с двух сторон.

Исходя из таких соображений, Антонио вел свои восемь сотен спокойным шагом, чтобы не расстроить ряды. А ну, как сейчас выскочит половецкая конница или козельская дружина, а строй в беспорядке. И куда идти, тоже еще не ясно. Ломбардец ждал возвращения своих разведчиков, чтобы понять, стоит ли лезть на гору, или же лучше пойти вслед за конницей. Его намерению действовать обдуманно, а не наобум, не помешал даже визит Каринтаны. Юная баронесса далле Карчери, вообразившая себя древней амазонкой и даже облачившаяся в короткую, до пояса, кольчугу, примчалась к командиру пехоты и с негодованием потребовала от презренного мужлана немедля идти на выручку благородным рыцарям.

Антонио оскорбление проглотил, хотя ему и было обидно, что гражданина вольного города обозвали мужиком, и спокойно заявил, что бессмысленная гибель пехотинцев никакой пользы никому не принесет. Каринтина в ответ разразилась столь гневной тирадой, совершенно неподходящей благовоспитанной девице, что самая вульгарная торговка рыбой покраснела бы, услышав выражения и идиомы, употребленные баронессой. Благородная Далле Карчери упомянула и всех предков Антонио едва ли не до самого Адама, и его предполагаемых потомков, которые, несомненно, не являются таковыми. Не забыла Каринтина и разъяснить, что сделают с подлым предателем, и весьма живописно расписали муки и казни, которым его подвергнут.

Антонио же, ничуть не смущенный гневом островной баронессы, спокойно стоял на своем. Стоял в самом буквальном смысле, потому что пока Каринтина излагала свою точку зрение на ведение боевых действий, войско терпеливо ждало. В конце концов баронесса, у которой гнев застилал разум, все же поняла, что ее увещевания возымели совершенно обратный эффект и, в ярости пришпорив коня, сама устремилась к полю битвы. Слуги еле успели ее поймать и едва ли не силой повезли назад.