Спасатель 2

— Не обязательно плыть в Вифинию, - предложил вариант “би” Никифор. - Ты можешь отправиться в Фессалонику к своей семье. Мы тебя задерживать не станем.

Говоря так, дукс не лукавил. Мануил выполнил свою задачу почти до конца, и император в нем теперь особо не нуждался. Ватац только обрадовался бы, если бы вместо полузависимого деспота правителем Фессалии стал обычный имперский чиновник.

— Ну нет, благодарствую. Когда я последний раз побывал в гостях у моих родичей, это закончилось ссылкой к туркам, и благодарение султану, что меня там не убили. И вообще, нам еще надо овладеть Платамоном. Забыл? Крепость закрывает самый удобный путь из Македонии на юг. Еще не хватало, чтобы солуньцы ударили в спину, пока мы бранимся с франками. Ну, а времени у нас достаточно. Мы успеем спокойно выбрать поле для битвы. Думаю, можно поручить поиски гожего места протостратору Константину.

Никифор пожал плечами, всем своим видом говоря - мое дело предложить, а твое дело отказаться, и больше к вопросу эвакуации руководящего состава из зоны боевых действий не возвращался.

- Итак, игемоны, - вернулся дукс к проблеме франков, - можете высказать свое мнение.

- Наш воевода Гавриил рассказывал о древних эллинских битвах, - блеснул своим знанием военной истории боярин Проня. - Об Александре Македонском, Ганнибале, Цезаре и прочих воителях. Помнится, упоминал он и Беотию, где частенько шли сражения. Так там однажды ромейский воевода Сулица загнал конницу своего противника Митридата, царя Моря, в меланийские топи. Может и нам попробовать?

Однако Никифор его оптимизма не разделял:

— Сулла и верно сумел оттеснить понтийцев в воду, но где мы тут возьмем болото? Да и дожди уже два месяца не шли.

Но боярин так просто сдаваться не собирался, и продолжал генерировать идеи:

- Никифор, ты вот хотел застращать платамонцев видом многочисленных конников. Так может посадить на лошадей побольше народу, чтобы показать франкам полтысячи всадников?

- В степи часто так делают, - подхватил здравую мысль пожилой куман Алтун. Куманского бека выбрали, несмотря на его преклонный возраст, “главой посольства” за владение эллинским языком, и он мог свободно беседовать с византийцами. Мало того, Алтун, также охотно называвшийся своим христианским именем Иоанн, носил по примеру греческих архонтов шелковый хитон, надушенный духами и расшитый золотом. - Мы сажаем на коней детей, женщин, и даже чучела, набитые травой, чтобы ввести недругов в заблуждение.

— Франков этим не испугаешь, - печально вздохнул Даниил. - Они-то знают, что рыцарей у нас мало, а к бесдоспешной коннице относятся презрительно и за противника ее не считают.

— Погубит гордецов их гордыня, - неодобрительно заметил епископ, - помяните мое слово.

— Значит, рыцари на соломенную конницу внимания не обращают, - сделал себе зарубку на память боярин. - Ну, а если подослать им ложную весть, что к нам прибыла помощь…

Мозговой штурм продолжался целый час, пока игемоны не вынесли окончательное решение - операцию по освобождению Платамона не прекращать; войскам, оставшимся в Лариссе, интенсивную подготовку продолжать; рекогносцировку наиболее перспективных полей будущего сражения провести.

***

Дорога к Платамону была проложена не по узкой прибрежной полоске, неудобной и часто заливаемой волнами, а в нескольких сотнях шагов от моря. Сначала путь вел по обширной пенейской долине, но чем дальше к северу, тем ближе к морю подступали предгорья, и, наконец, дорогу преграждала массивная возвышенность, увенчанная крепостью. Конечно, если смотреть с моря, то холм вместе с замком терялся на фоне высоченных гор. Но над дорогой крепость возвышалась, подобно утесу, запирая ее, словно глиняная пробка бутылку.

Когда стратиги, возглавлявшие никейское войско, остановились в двух стадиях от Платамона, они несколько минут молчали, взирая на открывшуюся перед ними картину. Зрелище, представшее перед полководцами, было воистину величественным. Справа беспрестанно волновалось море, бирюзовое у самого берега, и темно-синее на глубине. Прямо впереди высился холм, венчавшийся высокой стеной, зловещие зубцы которой отчетливо виднелись на фоне синего-пресинего неба. Южный, выжженный летним зноем склон холма, обращенный к зрителям, сливался по цвету с крепостной стеной, и потому визуально увеличивал ее высоту, отчего она казалась огромной. Слева вздымались отроги Олимпа, вершины которых терялись в тумане.

Козельский боярин, для которого все было еще в диковинку, восхищенно ахал, разглядывая Платамон:

— Конечно, не Царьград, но все-таки впечатляет! Это место прямо создано для возведения кремля.

Проня, еле дождавшись своей очереди смотреть в единственную во всей Греции обзорную трубу, сразу схватил ее и жадно принялся разглядывать укрепления платамоновской твердыни, пока Мануил читал ему лекцию о своей бывшей цитадели.