Спасатель 2

Послы уселись на отведенные им места и, так как король не спешил вести переговоры без своего отца, от нечего делать стали разглядывать через откинутый полог улицу. Вслед за юным королем начали прибывать и другие гости. Первым примчался властитель Вероны Эццелино да Романо. Знаменитый полководец прискакал облаченный в кольчугу и в сопровождении отряда вооруженных рыцарей, словно собирался на бой. Впрочем, перед императорским шатром он снял шлем и, ничего не опасаясь, отпустил стражу. Заметив это, Ратча чуть заметно улыбнулся. Не любят, видно, веронцы своего тирана, если в военном лагере ему спокойнее, чем в подвластном городе.

Эццелино, поприветствовав короля, без стеснения уставился на гостей из далекой Руси и, не мигая, сверлил их взглядом. Так скорняк рассматривает кусок кожи, прикидывая, как его лучше разрезать, или ювелир изучает большой драгоценный камень, оценивая, стоит ли распиливать ли его на части или же лучше огранить целиком.

Ратча, выросший в вольном Новгороде и воспитанный на примерах своих предков-посадников, изгонявших неугодных князей, даже наследных правителей недолюбливал и не доверял им, а к самозваным тиранам и вовсе питал вражду. Горделиво вскинул голову и презрительно оттопырив губы, Тимофей отвернулся от да Романо и с независимым видом принялся изучать карту Ломбардии, предоставленную Альбертом. Но внешне спокойный в душе Ратча немного струхнул, предположив, что Эццелино, прославившийся в битвах против ломбардцев, ревнует к их славе победителей монголов.

Однако итальянского диктатора пустая слава совершенно не волновала. Его интересовала только власть - полная неограниченная власть над городами и областями. Поняв однажды, что этой власти обычному рыцарю можно добиться лишь в союзе с императором, Эццелино потом всегда оставался верным соратником Фридриха, проводя в Италии проимперскую политику. И с этого момента его дела пошли в гору. Он создал собственное княжество, захватывая один город за другим и присоединяя их к своим владениям. Верона, в которой да Романо когда-то был подеста и из которой его изгнали с позором, также попала в его алчные руки. А из всех видов славы да Романо интересовала лишь слава жестокого тирана, беспощадно расправляющегося со своими врагами.

В те времена, отнюдь не славящиеся гуманностью, когда пленных врагов могли запросто повесить или четвертовать, а политических противников частенько убивали без жалости, Эццелино сумел заработать репутацию самого жесткого человека своей эпохи, превзойдя кровожадностью даже самого Фридриха второго. Впрочем, причиной такой вопиющей жестокости была вовсе не патологическая кровожадность, а обычный холодный расчет. Если император во всех своих притязаниях на власть над различными территориями искал юридические основания, пусть даже весьма шаткие, то ди Рамано, не имевший даже призрачных прав на захваченные земли, добивался признания от своих новых подданных исключительно террором, не прикрывая свои намерения лицемерными ссылками на мифические правовые нормы.

В русских послах Эццелино увидел прежде всего союзников, могучих научить каким-нибудь новым военным хитростям, и потому, закончив свое наблюдение, соизволил начать вежливую беседу на довольно-таки скверной латыни.

Отец Симеон отвечал итальянскому авантюристу охотно. Мирских властителей протоиерей не боялся. Да и чего опасаться всяких там графов и императоров, если они недавно пленили самого Покорителя мира и Потрясателя вселенной. А еще отец Симеон когда-то крестил Ярика, нынче ставшего Великим князем, а всего несколько месяцев назад лично окрестил ханскую дочку. Впрочем, посланец князя не зазнавался и разговаривал с Эццелино без всякой надменности, как с равным.

Ратча тоже уже догадался, что веронский правитель их надежный союзник, но пока помалкивал, приберегая красноречие для Фридриха. Впрочем, тот не заставил себя долго ждать.

Германский император весь день охотился с леопардами и изрядно устал, но когда, подъезжая к Вероне, он узнал о прибытии Городецкого посольства, то бросил свиту и всего лишь с одним оруженосцем помчался посмотреть на загадочных руссов, одолевших страшных татар.

Когда Фридрих появился в шатре, то в этом усталом человеке средних лет в пропыленном охотничьем костюме трудно было угадать римского императора, но Альберт, стоявший за спинами послов, восторженно охнул:

— Вот он, наш славный император Ферри! - благоговейно прошептал толмач. - Уверен, что с ним мы одолеем подлых брешианцев и повесим штаны их предводителя в нашем соборе, на вечное поругание противника и к вящей славе кремонцев! Я так и вижу, как Ферри проедет с триумфом по улицам Кремоны подобно древним языческим императорам, с вереницей повозок, набитых трофеями, и толпами пленных. А вражеские знамена наш новый Цезарь отправит в римский Капитолий, чтобы все, особенно дерзкий римский Папа, узрели могущество нашего императора.

Меж тем “новый Цезарь” с не меньшей надеждой взирал на послов Ярослава Великого: