Спасатель 2

— Значит, - с нескрываемым ехидством рассмеялся император, - тщеславные безумцы брешианцы, доселе пребывающие в слепоте, все же заметили, что владеющая ими жадность втягивает их в грех, не давая подчиняться справедливому закону? Неужели они пожелали стать нашими верными подданными и платить подать? Так что же именно тебе поручили сказать?

— Меня послали обсудить размер выкупа. И скажу откровенно, что предложенная коммуной сумма в семьдесят тысяч золотых это все, что горожане могут собрать, хотя при необходимости я готов добавить церковное имущество.

— Им повезло, что они не стали казнить пленников, захваченных во время вылазок, - проворчал император, - иначе бы условия сдачи были весьма суровы. Ладно, наша мудрость полагает разумным помиловать брешианцев. Мы не станем казнить или заточать в узилище за мятеж и прошлые преступления никого из граждан Бреши. Но, разумеется, отныне брешианцы не смогут выбирать себе капитана и обязаны принять нашего наместника. - На конфискации храмовых ценностей Фридрих настаивать не стал, но лишь потому, что пока планировал остаться союзником понтифика.

— В таком случае никто, в том числе подеста, не станет противиться сдаче города, да и римский папа одобрит твое деяние, - довольно расплылся в улыбке епископ, донельзя довольный, что сумел угодить и своей пастве и, одновременно, церковному и мирскому повелителю.

— Да уж, с римским священником нам ссориться пока рано, - нахмурился император, вспоминая о Сардинском королевстве. Как русичи и предсказывали, Убальдо Висконти скончался, и вокруг его вдовы сразу начали кружить толпы женихов, желающих получить солидное наследство. Впрочем, если удастся взять Милан, любимому сыну Энцио еще может достаться титул короля Ломбардии.

- Итак, - подытожил Фридрих свое решение, - сегодня горожане пусть разберут завалы за воротами, а завтра я въеду в город. Пусть встречают меня смиренно, с веревками на шее.

Парламентер резво, насколько позволяло достоинство, удалился, спеша донести благую новость до своей паствы, а Ратча и отец Симеон радостно переглянулись. Пока они торчали у стен Брешии, их коллеги в Греции уже освободили целую область. Но наконец-то и их задание - заставить мятежный город склониться перед императором, тоже выполнено. Священник уже начал прикидывать, через сколько недель он сможет вернуться в княжество, в котором его несомненно ожидает епископский посох. Но, как оказалось, у императора имелись на их счет свои планы.

- Главный миланский оплот пал, - торжественно провозгласил Фридрих, - и отныне на пути к зловредному городу осталась лишь Тревильо. Ее мы возьмем сходу, а вот осада Милана будет трудной. Но уверен, закончится она успешно. Тем более, что с нами будет слава победителей татар.

Ратча, услышав, что его приглашают участвовать в штурме главного города ломбардского края, довольно потер руки, но священник его радости не разделял. Буквально минуту назад он уже видел себя иерархом, но теперь все его мечты - о настоящем соборе, о большой епархии, о епископских атрибутах, вдруг полопались, словно красивые, но недолговечные летающие шарики, которыми воевода Гавша как-то забавлял маленького князя.

Наверняка не только отцу Симеону не хотелось продолжать войну и сидеть под Миланом еще полгода, а то и год. Но возражать императору никто не осмелился. Тимофей уже шептался с Эццелино, пытаясь втолковать ему по-немецки, что у Милана нужно будет сразу строить деревянные казармы, чтобы воины зимой не замерзли. Веронский князь охотно кивал, соглашаясь, что войска надо беречь, ведь кампания предстоит долгой. Того же мнения придерживались и швабские бароны. И только юный Конрад, в силу своего возраста еще остававшийся оптимистом, осмелился предположить, что дело удастся решить миром:

— А что, если миланцы, убоявшись возмездия, сразу предложат сложить оружие и заключить мир? - тихонько спросил десятилетний король у своего грозного отца. - Мы их пощадим?

— Запомни, сын, - резко отрезал Фридрих, - если ты хочешь уничтожить злое дерево, мало обрубить только ветки. На их месте непременно появятся новые, столь же колючие, пока остаются нетронутыми корни, питающие дерево. Мы должны вырвать корень зла, дабы все ветви засохли, и этот корень - Милан. Город сей надлежит срыть, а место, где он стоял, посыпать солью.

Эпилог