Спасатель

- Вот Лизку угостите, - Баранов сунул мне в ладонь кусок мяса. – Она сука и так ласковая, но с подачкой оно как-то проще будет дружбу наладить. Лизка только на охоте дурная. Может в азарте зайца пополам перекусить, а к людям она с приязнью. Вчера Жмуров с девчонкой приходил, так два часа в вольере проторчали, щенками баловались. Она девку эту всю облизала.

Угощение борзая приняла, не вставая, так как ее в это время теребили детки за соски.

Щенков было ровно шесть. В отличие от мамаши ещё тупомордых. Беленьких с рыжими пятнами по телу.

- Вроде щенков больше было? - спрашиваю. – Точно помню.

- Дык. Сосков у суки шесть штук всего,- пожимает плечами Баранов. - Вот лишних щенят и притопили. Всегда так делают, чтобы слабое потомство не плодить. Тем паче Лизка первый раз щенится, не раздоилась еще, как следует, – корытничий ласково оглаживает узкую длинную морду собаки, а та его руку пытается облизать длинным языком.

- Как думаешь, хорошие собаки вырастут?

- А чего тут думать? – Баранов смотрит на меня как на недоумка какого. - Что Лизка, что Дрын, который её покрывал – хорошие, рабочие собаки. А щенки натаскаются. Мать обучит, да и повадки природные сами собой проявятся. Для начала на зайцах притравим, потом на лисе, а уже потом и на волка можно спускать.

- А куда нам столько борзых? – спрашиваю давно мучивший меня вопрос.

Баранов чешет в затылке.

- Были бы мы в Расее, сказал бы я вам адрес, где с руками бы оторвали каждого за несколько сот рублей. А то и за тыщу, коли уже будет притравлен. Царский питомник – это печать качества. А тут?... – пожевал собачник губами. – Тут вам с Тарабриным решать, кого этими собаками осчастливить.

- Еще щениться суки будут?

- Если только меделяны. Одна сука уже набхула, но еще запах не пустила. Думаю вот кем ее покрывать, как в охоту войдёт.

- Тоже шестерых щенков оставишь? – спрашиваю в лоб.

Баранов ответил не задумываясь.

- Как бы ни меньше, барин. Меделян – собака тяжелая, растить его трудно, чтобы спина не провисла, ноги, как надо окрепли, прикус не испортился. Это не сухая борзая, которая сама по себе растёт хорошо.

Конюхи гоняли арденов на манеже. Прогуливали беременных лошадок на корде, чтобы не застаивались в конюшне. Жеребцов с меринами не видно: либо в работе, либо на вольном выпасе. Матки все жеребые, так что жеребцы успокоились без волнующих запахов жажды лошадиного материнства. А меринам все по барабану.

Поглядев на ископыченный манеж, подумал, что надо бы с моря песочка хорошего привезти и всё тут засыпать им сантиметров на тридцать – сорок. Самосвал есть, так что данная операция ни разу не проблема. А то после дождей будет тут…

Шишкин встретил меня в новой конюшне, в которой он наблюдал, как укладывали пол обрезными дубовыми спилами, похожими на шестигранные аэродромные плиты, разве что меньше размером. Работяги-чурошники укладывали эту торцевую плитку на бетонную стяжку, обильно покрытую предварительно горячим черным строительным варом. Вар в небольшом котелке грели тут же паяльной лампой.

Увидав меня, Ваньша заявил вместо приветствия.

- Лошади здоровы, барин. Мертваго сегодня всех осмотрел с утра. Остался доволен.

- Проблемы, пожелания? – спрашиваю своего главного конюшего.

- Кузнец нужен. И кузня, само собой. А то перековать коняку мы сами ещё сможем, а большее ни-ни. А из каждодневного… разве что соли привезти лошадкам полизать. Кончилась.

Поднял я со стопки деревянную половую плитку, повертел в руках этот шестигранный спил, спросил.

- Не сгниёт? – сомневаюсь. – Паркет этот.

- Сгниёт, конечно, лет через тридцать-сорок, - ухмыляется Шишкин. Вроде как пошутил. – А там - на новые заменим. Иначе на земляном полу от конской мочи в конюшне будет не продохнуть. А эти спилы для начала топориком затёсывают, чтобы поры в дереве закрыть, потом только от бревна отпиливают. А дуб и сам довольно плотный. Так что моется как палуба на корабле. В Санкт-Петербурге некоторые центральные улицы так мостили. Ничё так, держалось лет десять - при том-то движении, сырости да постоянным конским облечением на ходу. После того как Наполеона прогнали и Париж наши войска на шпагу взяли, так целое шоссе от Петербурга до Парижа через всю Европу дубовым торцом замостили. Так ещё при государе Александре Николаевиче Освободителе этот тракт стоял. По нему, как по столу кареты катались. Хотя оно конечно, тракт не бойкая улица. Ни и дворников на нем не бывает.

- Ну, не буду тебе мешать, - говорю. – Тут ты лучше меня разбираешься.

А новая конюшня мне нравится. Светлая. Потолки высокие. Воздух сухой. Каркас дубового лафета. Денники еще дверками не закрыты. Только на уровне груди вроде как шлагбаум поперёк лежит. Кормушки и поилки, вывезенные мной из моего осевого времени уже по местам расставлены. В каждом деннике еще сетка с сеном висит. И под потолком полати для сеновала приспособлены. Пока пустые.

- Лошадки свежую плитку копытами не отковыряют? – интересуюсь.