Спас на крови

Якова Ильича Школьникова, опытнейшего, еще советской школы, судмедэксперта, про которого на Москве ходили легенды и который не выезжал на место преступления, не приняв на грудь стакан водки, Семен знал давно, даже приходилось спирт и водочку попивать вместе, и поэтому он даже не сомневался, что этот зубр от судебно-медицинской экспертизы не упустит при вскрытии криминала, если таковой, конечно, имел место. Поблагодарив «трупного доктора», он порылся в распухшей от записей телефонной книжке и, когда услышал слегка надтреснутый, немного вальяжный голос «последнего из могикан», на всякий случай уточнил:

— Яков Ильич?

— Он самый. С кем имею честь?

— Московская прокуратура, Головко. Надеюсь, не забыли еще?

Послышался короткий смешок.

— На память пока что не жалуюсь. Жалуюсь на отсутствие денег да еще на то, что водка подорожала. Ну да ладно, чем порадуешь, Семен?

— Слышал, будто бы уже разработана технология водки эконом-класса, — подыграл Школьникову Головко, — так что…

— Не доживу, поди, — с искренней горечью вздохнул Яков Ильич и тут же перевел разговор на деловой тон: — Ладно, хрен с ней, с водкой. Все равно всю не перепьешь, как, впрочем, и всех баб не перетрахаешь. Это я тебе официально заявляю, как почетный импотент России. Что у тебя?

В двух словах пересказав свои догадки и предположения относительно скоропостижной смерти русского американца, Головко произнес скорбно:

— Просьба, Яков Ильич. Покопайся в клиенте.

Какое-то время мобильник оставался глухим и безголосым, будто в нем разрядились батарейки, наконец ожил все тем же надтреснутым голосом Школьникова:

— И оно тебе сильно надо?

— Не знаю, — признался Семен. — Но не хотелось бы, чтобы кто-то оказался умней меня.

— Похвально, — одобрил Школьников. — Однако сам понимаешь, расчет через гастроном.

— Яков Ильич… — обиженным тоном протянул Семен, — ты же знаешь, за мной не пропадет.

— Ладно, шутка, — хмыкнул явно довольный Школьников. — Сделаю всё, что могу. Жди звонка.

Положив мобильник на сиденье, Головко вдруг вспомнил уроки Школьникова при работе с трупом, когда он доказывал, что с «тепленькими» следует работать только голыми руками, дабы кожей собственных пальцев прочувствовать рану, которая много о чем может рассказать. А «гондоны», мол, только мешают в работе. Под «гондонами» он подразумевал медицинские резиновые перчатки, на которые смотрел с откровенным презрением. Припоминая сосредоточенное лицо Школьникова, когда тот возился с трупом, Головко невольно подумал о том, что настоящая школа старой закалки — это, конечно, хорошо, но чтобы стать общепризнанным судмедэкспертом, таковым надо все-таки родиться. А Яша Школьников, судя по его хватке, родился со скальпелем в одной руке и со стаканом водки в другой. И теперь все зависело от того, какое заключение он подпишет.

Хотя, казалось бы, самому Державину уже все равно, с чего бы вдруг у него остановилось сердце.

Глава 3

Если до начала утренней оперативки тебя вызывает к себе начальник отдела, жди очередную неприятность.

Эту нехитрую премудрость, столь же верную, как «закапало с неба — значит, быть дождю», Андрей Стогов постиг на собственной шкуре, и когда в телефонной трубке громыхнуло повелительно-короткое «Зайди!», он еще на пороге своего кабинета стал просчитывать возможные варианты столь раннего вызова. В общем-то по любой разработке можно было пройтись начальственно-асфальтовым катком, и он еще до того, как потянул на себя ручку тяжеленной двери, сориентировался на самых слабых местах. Однако первый же вопрос, которым встретил его полковник Бусурин, едва ли не поставил его в тупик:

— Что по Державину?

Поначалу даже не сообразив, какой такой «Державин» может с раннего утра завести его шефа, Стогов наморщил лоб, лихорадочно припоминая всех «Державиных», которые могли бы проходить по разработкам, но когда вспомнил, было уже поздно.

— Если не держишь в голове, значит, надо записывать, — громыхнул явно недовольный голос Бусурина. — Я спрашиваю про Игоря Мстиславовича Державина. Чего молчишь?

— Товарищ полковник! — озадаченно произнес Стогов. — А что по нему может быть нового? Эмигрант, выехавший из СССР в семьдесят девятом году. Принят в Америке, там же получил свое новое гражданство.

И Стогов, как бы ставя точку на биографии покойника, который лежал сейчас в московском морге, широко развел руками. Мол, такова жизнь, товарищ полковник. О подозрениях, высказанных следователем Московской прокуратуры Головко, Стогов пока что начальству не докладывал, дабы «не гнать волну». Да и вообще не очень-то хотелось лезть поперед батьки в пекло, как иной раз любили напомнить более опытные товарищи, плечи которых отягощались полковничьими погонами.

Стогов рассчитывал, что на этом, видимо, и закончится его аудиенция с шефом, однако Леонид Яковлевич Бусурин не очень-то поспешал отпускать капитана.

— Надеюсь, уже ознакомился с его делом?

— Так точно!

— Что-нибудь интересное есть?