Спартак

Я всматривался в ночную мглу и немало удивился, когда впереди показались огни факелов римского легиона, вышедшего за укрепления. Первой я увидел когорту, охраняющую аквилифера[1], державшего серебряного аквила[2], возвышающегося над головами солдат. Когорта строилась. Легион был переведен в полную боевую готовность и ожидал сигнала о переходе в атаку. Центурионы[3] и опционы[4] прикрикивали на своих солдат. Удалось разглядеть горнистов, стоявших чуть поодаль знаменосцев. От души отлегло, когда я не увидел Красса и старших офицеров. Я не знал причины, по которой Красс вывел за стены свой легион, но такой подарок со стороны римлян придавал моему плану все более реальные очертания.

— Ходу, брат! Не жалей лошади! — прокричал я.

Гопломах что-то выкрикнул, но ветер развеял его слова. Ударил коня по бокам и изнеможенное животное, вложив в свой рывок последние силы, поскакало быстрее. Видя, что наша связка с Рутом в очередной раз взвинтила темп, коней принялись подгонять остальные гладиаторы. Получалось скверно, копыта гнедых утопали в рыхлом вязком снегу.

Мы приблизились к территории римлян вплотную. Я приказал Руту перейти с галопа на спокойный шаг. Линию фортифицированных укреплений я видел впервые и, надо сказать, картина впечатляла, заставляя проникнуться уважением к врагу. Огромный ров шириной и глубиной на вскидку в три средних человеческих роста был укреплен земляным валом, как мне показалось в высоту не меньше самого рва. Высокая стена, на вид прочная и надежная. На стене через равные расстояние стояли башни дозорных. Память прежнего Спартака подсказывала, что легионеры воздвигли укрепления, перекрывшие перешеек от Ионического до Тирренского морей, за считанные дни. Я поймал себя на мысли, что увидь я раньше всю эту конструкцию, то отчаялся бы не меньше восставших!

— Ума не приложу, почему римская свинья решила высунуть свой нос, Спартак? — так Рут отреагировал на мой приказ обходить римский легион. Для гопломаха, как и для меня, стало откровением, что враг выдвигает свои войска нам навстречу.

Действительно, за такими укреплениями не страшен любой штурм. Стало понятно, почему Красс до последнего момента избегал боя в открытую, а брал восставших измором. Но что изменилось сейчас?

— Сколько дозорных на каждой башне? — спросил я, когда мы отдалились от римского войска.

— Пять на каждую, — заверил гопломах.

Я сосчитал башни из тех, что находились в пределе видимости. Снежная буря сужала римлянам обзор и развязывала нам руки. Две башни, дозорные на которых могли заметить нас, располагались в сорока шагах друг от друга. Я обвел взглядом свою группу и уиде в глазах этих людей решимость.

— Пара по левую сторону, пара по правую. Остальные остаются со мной, — скомандовал я.

Гладиаторы двинулись в указанных мной направлениях. К сбруи каждого скакуна была привязана связка хвороста, обернутая в ткань, пропитанную смолой. Пожар в лагере и последующий за ним сигнал тревоги наведет сумятицу в римских рядах. К месту пожара стянется охрана лагеря, что откроет нам прямую дорогу к палаткам высших офицерских чинов.

Рядом со мной остались Рут, парфянец Крат и галл Галант, славившиеся в моем лагере как одни из лучших стрелков. Мы приблизились к башням, я нахмурился, покосился на гопломаха. В карауле на каждой башне стоял только один человек.

— Ты говорил, что караульных пятеро? — прошептал я.

Гопломах пожал плечами, не зная, что ответить на упрек.

— Все верно, каждый легион выдвигает на караул по одной когорте, ночью сменяются каждые три часа. — подтвердил Галант слова германца.

Однако на башне стоял только один человек. Похоже, Красс решил собрать людей из караула и усилить войско в канун решительной атаки по нашему лагерю. Я отдал короткий приказ.

— Начинаем!

Свистнула тетива. Послышался глухой хлопок, затем еще один. В первый пролет V-образного рва упало тело легионера с первой башни, из его горла торчала стрела. Второму легионеру стрела попала в глаз — он сделал несколько неуверенных шагов и вывалился с дозорной башни. Я почувствовал прилив адреналина — необходимо перебраться через вал до того, как дозорные с соседних башен обнаружат прорыв.

— Рут!

Германец метнул в башню тяжелый пилум[5], обвязанный крепкой веревкой на деревянном древке. Острый наконечник с зазубринами вонзился в щель между сколоченных досок, словно влитой. Я схватился за веревку, дернул, проверяя насколько крепко застрял наконечник в дереве. Намертво.

Я оказался у башни, проворно вскарабкался по достаточно высокой стене укрепления в будку дозорного. Гладиус плавно выскользнул из моих ножен. Снег усилился, способствуя тому делу, которое мы затеяли. Вокруг не оказалось ни души, и я бросил веревку Руту. Через несколько минут на башне стояли остальные члены моей группы.

Крат внимательно всмотрелся в темноту вдоль линии укреплений. Рука парфянца потянулась к колчану, он вытащил стрелу и полез через оградку башни, когда я положил руку на его плечо.

— Что ты задумал?

— Подстрелю еще одного, только подойду поближе, — проскрежетал он.