Свою же profession de foi, миссию, долг, Александр Антонович видел в том, чтобы целыми днями бродить по Северной столице, разыскивая следы ее былого величия, причем следами величия в равной мере могли оказаться и какая-нибудь ветхая деревянная галерейка, и врытая в землю у ворот старинная пушка, и даже засохшее дерево. В поисках величия шнырял он по замызганным лестницам, дергал ручки дверных колокольчиков, приводя в неистовую ярость не принимавших его объяснений жильцов; даже в окна заглядывал Александр Антонович, надеясь увидеть какую-нибудь неучтенную древность. Шарахались обитатели бель-этажа, когда среди спокойной семейной трапезы в окне появлялось длинное, строгое, даже, пожалуй, непреклонное лицо. Александр Антонович не смущался, он орлиным взглядом окидывал комнату и, если что-либо привлекало его внимание, доставал лорнет или театральный бинокль, смотря по отдаленности предмета, и сосредоточенно рассматривал заинтересовавшую его подробность. Люди, вместе с их приватною жизнью и внезапно смятенными чувствами, его не интересовали. Эти граждане не имели ампирных очертаний и в сферу внимания не попадали. Рассмотрев то, что его интересовало, Александр Антонович прятал лорнет, и длинное лицо из окна исчезало. Можно представить, какой поднимался переполох, как начинали думать да гадать, что бы все это значило; как на ночь во всех дверях, внешних и внутренних, на все обороты защелкивались стальные замки, и мирные обыватели еще долго просыпались и вздрагивали от каждого шороха по ночам.
Судьба встревоженных Александром Антоновичем граждан Александра Антоновича не волновала. Спрыгнув с окна, он отрясал мел с панталон и отправлялся далее исполнять свой долг перед историей и Отечеством. Вот так, в момент исполнения долга и познакомился однажды Александр Антонович со своей будущей спутницей жизни. Эта встреча случилась на лестнице одного из петербургских домов, где в этот момент Александр Антонович изучал дверную медную ручку. Дверь отворилась – в дверях стояла девица.
– Что вам здесь нужно? – недовольно спросила jeune personne.
– Видите ли, mademoiselle, – начал смешавшийся Александр Антонович и понял, что навеки погиб. На груди у незнакомой девицы сверкала ампирная брошь. Мало того, черные волосы некрасивой в общем-то барышни были разделены посередине пробором и расходились в ампирной прическе, закрывая девичьи уши. Александр Антонович протянул руку вперед и пальцем потрогал ампирную брошь. Барышня в испуге отпрянула и завизжала.
– Ohe, mille pardon, mademoiselle! – вскричал Александр Антонович, ему захотелось всегда приходить в этот дом, всегда нажимать медную ручку, всегда трогать эту ампирную брошь, Александр Антонович, что называется, врезался с первого взгляда.
– Mille pardon, mademoiselle, но умоляю, выслушайте меня.
Так состоялось знакомство.
Pauline училась в университете, изучала там шведский язык. Александр Антонович надеялся со временем приобщить ее также к французскому языку и, если удастся, к латыни. Для осуществления этого плана носил ей гвоздику. Через полгода состоялась петербургская свадьба.
Но, увы, не оправдались надежды Александра Антоновича: не стала Pauline изучать французский язык, а латынь тем более – параллельно шведскому в университете изучала английский. Александр Антонович в принципе не имел ничего против английского языка – в конце концов, в ампире существовали и англоманы, – но Pauline не интересовалась ампиром. Pauline оказалась на редкость самостоятельной особой: упорно занималась она своей Скандинавией, ходила на какие-то подозрительные спектакли, слушала варварскую музыку, и однажды она совершила такое, что Александр Антонович навсегда погрузился в себя: Pauline предстала перед Александром Антоновичем в джинсах.
"Может быть, Теруань де Мерикуры? – предположил Александр Антонович, хотя Теруань де Мерикуры были здесь ни при чем"1.
– Во всяком случае это вредный нигилизм, – сказал Александр Антонович. – Это черт знает что такое. Это вероломная измена, – сказал себе Александр Антонович. – Уйду в себя.
"Отдамся искусству", – решил Александр Антонович, уйдя в себя. Какому искусству отдаться – Александр Антонович еще не решил, но в последнее время он все более склонялся к мысли написать монографию.
Александр Антонович налил рюмочку, выпил, облизнулся, прищурился и сказал: "Delicieux!" "Монографию! – задумчиво повторил Александр Антонович. – Да, монографию! А что, это в общем-то неплохая идея. А что? – оживился Александр Антонович. – Если я напишу монографию о бисере? Бисер – это пока еще белое пятно на карте искусства. О бисере очень мало написано. Очень, очень мало написано. Смехотворно мало написано: одна брошюрка всего – "Бисер из коллекции князя Вяземского". Ну что за коллекция у князя?- пожал плечами Александр Антонович. – Разве это коллекция? Вот у меня, так точно, коллекция. Нет, ваше сиятельство, – сказал Александр Антонович, – нет. Монография за мной".
Таким образом успокоив себя, Александр Антонович выпил третью рюмочку и прилег на ампирный диван.