Созвездие Близнецов

Но Александр Антонович все же пытался исправить роковую ошибку. Для этого садился Александр Антонович в александровское кресло, поставив на ломберный столик рюмочку водки, прочитывал две строчки из Горация и рюмочку водки проглатывал, после чего тщательно перетирал свой редкостный хрусталь и фарфор, расставляя по полочкам в новом порядке; перебирал свои бисерные кошелечки и сумочки и садился в павловское кресло за письменный стол. Хотел писать монографию. Но монографию не писал, а смотрел в окно. 

А за окном был купол Троицкого собора и далеко уходили крахмальные крыши; вместе с выпитой водкой сладкой истомой разливалась ностальгия и побуждала писать не монографию, а элегию. Александр Антонович элегий писать не умел и за это дело не брался. Пересаживался он в павловское кресло к нортоновским часам, переводил стрелки и слушал старинный гавот. Александр Антонович снова уносился мечтами весь в старину, в гостиные, в яркий свет, в дробленую радугу люстр... нет, пожалуй, в уютный кабинет, где на столе перед бронзовой пепельницей с бюстом Наполеона, с посыпанными песком, исписанными листами бумаги на зеленом сукне письменного стола, красное дерево которого так приятно отливает в слабом свете Елисаветинского фонарика... Александр Антонович тревожно пробуждался.

—  Елисаветинский фонарик?.. Хм!..

Александр Антонович вставал, выпивал рюмочку и, накинув бобровую шубу... pardon, серое демисезонное пальто, плотно укутывался шарфом, выходил и спускался по лестнице, обдумывая путешествие. Ничего не придумав, стоял перед крашеной дверью бывшего доходного дома. Делал шаг влево и два шага вправо, потом два шага влево и шаг вправо. Ехать к Pauline или идти, причем кружными путями, на Васильевский остров, к Николаю Николаевичу. Идти кружными путями крайне заманчиво. У Николая Николаевича тоже уютно сидеть. Там такой продавленный диван! И Николай Николаевич — художник в своем ателье. Картины там. И есть преотличные: вот пейзаж Васильевского острова, домики... Все барокко, ампир. Правда, там эти, как их... Les voitures. Нет, не совсем voitures, скорей les autos. Для чего? Лучше бы voitures. Вот у Федотова, там voitures. Сам Федотов искусно написан, в мундире, финлянд­ский офицер. Нет, не то — не финляндский, а Финляндского полка офицер. Вот так. Вот и Николай Николаевич мог бы... Написал бы их вместе. Оба в мундирах Финляндского полка. Александра Антоновича и себя. Может быть, просто не догадался Николай Николаевич?

Неожиданно для себя оказался Александр Антонович у знакомых ворот. Александр Антонович поднялся на третий этаж неизвестного, но такого близкого сердцу, петербургского дома. Поудобней устроился Александр Антонович на подоконнике, достал из внутреннего кармана своего серого пальто плоскую фляжечку, отвинтил крышку. Налил в крышечку и выпил. Закрыл глаза, посидел. Потом вытащил за длинную ручку из бокового кармана бинокль. За окном, не за этим, а дальше, за тем, что за этим, поблескивал золочеными завитками фонарик. Александр Антонович взялся рукой за сердце и перевел бинокль на pendule, нет... скорее horloge, стоявшие у дверей. Дверь отворилась. В комнату вошел долговязый молодой человек в жестких брезентовых брюках.

Александр Антонович вздохнул и спрятал бинокль, выпил еще крышечку, спрятал фляжку. Застегивая пальто, Александр Антонович спустился по лестнице. Фонарик зудел. Занятый этой мыслью, Александр Антонович дошел до моста Лейтенанта Шмидта. «Николаевский мост!» Здесь Александр Антонович остановился.

Александр Антонович постоял. Растворяясь в пространстве, он смотрел на дома и на белую площадь Невы, видимую ему сквозь решетку, словно впечатанную в плотный петербургский воздух. На том берегу голландское красное под белыми крышами барокко, как будто елисаветинские фонарики расставили на снегу и от «коллегий» дальше туда, неизвестно куда, протянулся Васильев­ский остров бесконечной лентой фасадов. И на мгновение почудилось Александру Антоновичу, что там, за Невой, лежит волшебная страна, где все люди ходят в мундирах Финляндского полка и нет ни одного автомобиля — одни voitures. Александр Антонович очередной раз вздохнул и медленно перешел мост.

По логике вещей, Александр Антонович должен был бы повернуть налево и идти по набережной на Тринадцатую линию, но это по логике вещей. А по логике Александра Антоновича выходило наоборот, направо. Там, обойдя по Первой линии, Александр Антонович подошел к рюмочной на углу Среднего проспекта. Здесь, на углу Среднего проспекта, у рюмочной, Александр Антонович постоял, подумал.

«А не дорого ли будет?» — подумал Александр Антонович.

«Дорого», — подумал Александр Антонович... и спустился в рюмочную.

6

Вокруг галдели. Александр Антонович принял из пухлой руки граненую рюмочку, взял блюдце с подсохшим бутербродом. Он отошел к голубенькой стойке и собрался задуматься. Из-под локтя выглянула физиономия сатира с припухшими глазками.

— Хм, — задумчиво сказал Александр Антонович.

— Здравствуйте, Александр Антонович! — сказала физиономия.

— Хм, — повторил Александр Антонович.