Созвездие Близнецов

Но там он все-таки работал, а вот маляром на заводе «Серп» — никогда. На этом заводе его надули. Им там нужно было оформить красный уголок, а как платить, они не знали. Вкручивали ему про безлюдный фонд, которого у них нет, но безлюдный фонд был для Коли так же неясен, как и штатная единица; Коля в конце концов махнул рукой и сказал, что пусть ему заплатят как знают, а он все сделает. Они ему сказали, что будут держать его пять месяцев и что пусть он не думает, а делает работу быстрее. Потом, дескать, можно будет не ходить. Он и обрадовался: два месяца с утра до ночи только и знал, что этот красный уголок, а потом закончил — и вот тебе: профорг стал требовать, чтобы Коля списал какие-то объявления, чтобы какие-то перспективы, промэстетику и чтобы приходил в восемь утра. А когда договаривались, называл это джентльменским соглашением. Джентльмены!

Коля вспомнил умное лицо профорга и его честные глаза и от обиды поперхнулся чаем, закашлялся.

— Вот такие джентльмены, Данилыч, — желчно сказал Коля и стал листать трудовую книжку. Да, много записей в книжке, уж очень много. Плохо.

Коля представил, как этот лысый в очках (он почему-то был уверен, что там будет лысый и в очках), как он поднимет голову и спросит:

— А почему вы так часто меняете место работы?

Ну что ему ответить? Иди объясняй ему о желтых и синих.

Коля глотнул чая, закурил и принялся обдумывать ответ.

«Самое главное — не торопиться, — думал Коля, — они обычно внимательно слушают, но, если торопиться, будет непонятно. Правда, трудно выдержать этот тон. Когда он тебе смотрит в глаза — и ему хорошо, потому что у него очки, — смотрит и ждет, что ты скажешь, — и тут поневоле начинаешь спешить и сбиваться. Нужно объяснять не торопясь. Вот он спрашивает, а я отвечаю».

Коля повернулся к Данилычу.

— Видите ли, я художник, живописец, — пояснил он, непринужденно затянувшись сигаретой, — мне необходимо свободное время. Для работы. Для творческой работы, — добавил Коля, — для живописи. Эти записи в трудовой книжке, в сущности, ни о чем не говорят. Просто мне таким образом платили за работу. Постфактум.

«Может быть, не говорить „постфактум», — подумал Коля, — „постфактум“ — это убедительно, но в отделе кадров могут и не знать этого выражения. Нет, — подумал Коля, — не надо, скажу просто «за выполненную работу». Дескать, меня оформляли, чтобы платить.

«Ну вот, хорошо, — подумал Коля, — это хорошо. А дальше? Дальше так: „Кроме того я еще работал в разных местах оформителем“».

А он спросит, почему я оттуда уходил, — подумал Коля и с такой неприязнью посмотрел на кота, как будто на том были очки.

Ну что ж, я ему скажу правду, — решил Коля, — скажу, что откладывал немного денег из зарплаты, а потом уходил, чтобы творчески работать. Как Мартин Иден, — подумал Коля. — Интересно, знают они про Мартина Идена? Ладно, про Мартина Идена можно не говорить.

А он спросит, — с испугом подумал Коля, — и точно спросит: „Так ведь вы и от нас уйдете?“ Что ему ответить?

А я отвечу, — вспомнил Коля. — „Мне сказали, что можно работать дома, а работу носить, и меня это устраивает и я от вас не уйду“.

Всё, — с облегчением подумал Коля, — так и скажу. И главное не торопиться, а говорить с расстановкой, чтобы все было ясно».

Коля положил трудовую книжку в карман, допил свой чай и встал. Надел пальто, шляпу, открыл шкаф, посмотрел на себя в зеркало — покачал головой.

«Вид, конечно, не очень».

Пальто обтрепалось у пуговиц и на рукавах, а там, где обтрепалось, пожелтело.

«Да, — с сомнением подумал Коля, — это, конечно, хорошо так, за чаем, с сигареткой, а как дойдет до дела, то опять начну частить и сбиваться».

Нагнулся, погладил кота, поправил шляпу и вышел.

На улице остановился возле дома, посмотрел направо через Неву; там, за Невой, в дымке таяли какие-то белые глыбы, дома; повернул налево — ярко, вдалеке, на Большом проспекте, над черными стволами висели сугробы. Пошел туда. На пути ему встретилась ненормальная девка в красном пальто. Глянула холостым лицом — и сразу зимнее настроение упало.

«Дурная примета!» — подумал Коля. Был суеверен.

12

Невысокий плотный человек в сшитом костюме, с укатанной лысиной, обрамленной седыми вспененными висками, деловито улыбнулся, широким жестом поймав Колину руку крепкими короткими пальцами; пожал. Он сказал утвердительно:

— Садитесь. Я замдиректора, вы —  Болотов.

— Я —  Болотов, — подтвердил Коля.

— Николай Николаевич, — сказал замдиректора.

— Очень приятно, — сказал Коля, — я тоже Николай Николаевич.

— Нет, это вы — Николай Николаевич, — сказал замдиректора.

— Я?..

— Да, это я спросил, а я Анатолий Андреевич.

— Очень приятно, — сказал Коля.

— А это Клавдий Андреевич, — сказал замдиректора, поведя короткой ручкой в сторону.

Из глубины блеснули стекла очков.

— Клавдий Андреевич, хе-хе, так сказать, самый страшный у нас человек.

Стекла снова блеснули, и Коле показалось, что они видят его насквозь.

«Наверное, уже знают обо мне, — подумал Коля, — и про трудовую книжку, наверное...»

— Да вы садитесь, садитесь, — сказал замдиректора, — садитесь, поговорим.

Коля поблагодарил и сел.