Созидательный труд

Возможно, если бы Варвара меньше весила, узел бы не развязался, но, с другой стороны, если бы рыбка-птичка весила меньше, она бы и не завязала узел спасения. Как бы то ни было, с каждым новым шагом надежда выбраться к свету росла, а реальность говорила обратное. И когда Варвара была готова бросить цепь и вцепиться в край колодца, узел развязался, цепь попрощалась с крючком для китов и надежды полетели стремительно вниз в мировой океан. Варвара успела пальцами одной руки поймать край свободы, которая оказалась мокрой и скользкой. Две секунды свободы и теплоты пожара успели понравиться Варваре настолько, что она поняла, о чём пел папа, и успела пожалеть, что заставила его замолчать, и рыбка-птичка полетела вниз в океан.

Придя в себя, Артём Павлович обнаружил на краю колодца огромный рыболовный крючок. В первую очередь главный редактор подумал об ухе. Вспомнил о шашлыке, поднял голову и увидел, что от шампуров остались одни железные прутики с горелыми кусочками мяса на них.

Артём Павлович закрыл глаза. Перед его взором проплыла щука размером с многоэтажный дом. Щуку обнимали лук, морковка и помидоры. Во рту щука держала жареные молоки, а рядом с ней плыли нож, вилка и бумажные салфетки.

Главный редактор потянулся за салфетками, а они уплывали и уплывали от него, а рука Артёма Павловича тянулась за ними, в облака, далеко, туда, где вили гнёзда бутерброды.

Оптимистов сглотнул слюну и открыл глаза. Поднялся, увидел грязные брюки под ногами, наклонился, поднял их, надел и спросил Варвару:

– Доченька, ты маму не видела?

Хмурая Варвара ответила со дна колодца.

– Она в город пошла. За лексусом.

– Но зачем она пошла? Она и водить не умеет.

– Я так же сказала. А ты сказал, что научат.

Артём Павлович попробовал вспомнить, когда сказал такое.

– Не помню. А покушать ничего нет? Очень кушать хочется.

– Давай, я рыбу поймаю, – ответила Варвара. – У нас и крючок есть. Ухи сварим.

Оптимистов потрогал крючок, закрыл глаза, и перед его взором снова поплыла щука в наваристом жирном бульоне.

– Ушицы хорошо бы сейчас.

Артём Павлович сглотнул слюну.

– С майонезиком. С хлебушком. С гренками.

– С пряниками, – сказала хмурая Варвара. – А я уху вообще не люблю. Помоги выбраться.

Оптимистов мысленно тянулся руками за щукой. Они тянулись и проникали в жирный тёплый бульон, прикасались к шершавой коже щуки, гладили её.

– Как? Ну как я тебе помогу?

– Крюк брось мне. И проследишь, чтобы узел не развязался.

Какой узел? Что развязалось? За чем следить? Артём Павлович обнял щуку ладонями, прижал её к себе и замурлыкал ей песню.

– Уже муже, не поняте, уже муже, красотын…

– Папа, – позвала Варвара, и в её голосе послышалось стальная строгость, – скинь-ка мне крючок, пожалуйста.

– Красотын, тын-тын, – Артём Павлович готовился облизать щуку и тянул её к себе.

– Папа, – чуть громче сказала рыбка-птичка.

И, не дожидаясь ответа, закричала:

– Папа, кинь мне этот дурацкий крючок!

Артём Павлович открыл глаза. Щука выскользнула из его рук, вильнула хвостом и сгинула в жирном бульоне где-то в небе. А с ней исчезли бутербродные гнёзда, морковь и жареный лук с молоками.

– Кушать хочется, – пробормотал Оптимистов.

– Меня подними. Я приготовлю.

К Артёму Павловичу вернулась надежда.

– Ты?

– Я. Крючок давай.

Оптимистов бросился к краю колодца, быстрыми руками схватил крючок, дёрнул его – крючок вцепился в дерево, не желая с ним расставаться, дёрнул ещё раз, упёрся ногами в землю и что есть силы потянул крючок на себя и, к счастью, вытащил металл из дерева, с трудом устояв на месте. Бросил крючок в колодезный океан и крикнул доченьке:

– Лови, Варварушка!

Пока доченька поднималась, Артём Павлович рассказывал о созидательном труде поваров, о том, какую важную роль они играют в обществе, о том, как правильно приготовленная уха влияет на здоровье человека и сколько ухи съедает человек в среднем за жизнь.

Варвара, сколько поднималась, думала о том, что удивительно, как папу слушают его работники, удивительно, что он до сих пор живёт на белом свете и пожалела о том, что у неё такой созидательный папа, а не дядя Федя, который рубит дрова и ездит на семёрке.

Когда рыбка-птичка выбралась к свету, она поспешила к пожару, стянула с себя нарядное дачное платье и повесила на забор недалеко от большого костра, а рядом бросила босоножки.

В нижнем белье Варвара больше всего напоминала культуритску в период межсезонья, когда спортсмены перестают следить за качеством мышечной массы.

Артём Павлович пританцовывал рядом с доченькой, заглядывал ей в глаза, улыбался, в надежде, что его покормят. Рыбка-птичка с раздражением наблюдала за отцом и в какой-то момент подумала, что с удовольствием стукнула бы ему по голове чем-нибудь тяжёлым.

– Папа, хочешь есть – накопай картошки.

Артём Павлович остановился, подпрыгнул на месте и сказал:

– Я? Этими руками?

– Нет, лопатой. Но если хочешь, можешь руками.

Артём Павлович оглянулся вокруг.

– А где у нас лопаты?

И вспомнил, как давал одну дяде Феде. Он бросил её возле бани, и от лопаты осталась только добрая память и пепел.

– Лопаты сгорели.

– Значит руками копай.

– Моими руками?