Сожженные мосты

Опытный царедворец, велеречивый оратор, граф Валериан Сапега непроизвольно вздрогнул, не сдержался. Нужно было иметь немалое мужество прийти на бал в костюме русской лейб-гвардии — но еще большее мужество надо было бы иметь, чтобы произнести те слова, которые молодой человек произнес. В этом месте девять присутствующих из десяти, услышав такие слова, начали бы искать повод для дуэли.

Кто этот человек? Провокатор? Не похож, да и молод слишком. Безумец? Но все варшавские безумцы, могущие предпринять такую возмутительную выходку давно известны, этот же молодой человек не был известен никому из придворных особ.

Но слова были сказаны — и теперь надо было подбирать ответ.

— Ваша Верность престолу делает вам честь, молодой человек — нейтральным голосом сказал Сапега — но ваше воспитание должно подсказать вам, что невежливо являться незнакомцем на бал, не представившись его хозяину.

Молодой человек размышлял какое-то время, потом кивнул.

— Вы правы, сударь. Не соблаговолите ли оказать мне честь и представить меня хозяину сего бала.

— Охотно. Как вас представить.

— Граф Ежи Комаровский, поручик лейб-гвардии Его Императорского Величества Польского гусарского полка.

На лице Сапеги не дрогнул ни мускул — хотя фамилия Комаровский безусловно была ему хорошо знакома.

— Извольте следовать за мной граф…

Придворные тихо расступились перед ними, дали дорогу. Все ждали продолжения спектакля, ибо из таких вот спектаклей и складывается придворная жизнь.

Царь Константин повернулся к ним, протянул руку с недопитым бокалом шампанского — и лакей ловко поймал его на свой серебряный поднос.

— Ваше величество — замогильным, довольно громким голосом провозгласил Сапега — позвольте представить вам графа Ежи Комаровского, поручика лейб-гвардии Его Императорского Величества Польского гусарского полка.

На какое-то мгновение в зале воцарилась тишина — муха пролетит и то будет слышно.

— Рад вас видеть, граф — царь шагнул вперед и по-простецки протянул руку для рукопожатия — добро пожаловать в мой дом.

— Благодарю, Ваше величество… — граф Комаровский пожал протянутую ему руку, склонил голову.

Одной грозы удалось миновать…

Когда граф Комаровский оказался рядом с царем Константином — царь решился. Шагнул ближе…

— Господин граф…

В шуме бала Комаровский его услышал, обернулся.

— Ваше Величество…

— Император Александр ничего не просил мне передать? — закинул удочку царь Константин.

Комаровский отрицательно качнул головой.

— Увы, Ваше Величество, я еще не в тех званиях, чтобы служить конфидентом у Его Императорского Величества Александра.

Царь кивнул головой и отвернулся к своим придворным.

* * *

Если сбираются на горизонте тучи — следует ждать грозы. Увы, но по-другому не бывает, и глупец тот, кто, увидев тучи, собирается в дальнюю дорогу без зонта или плаща.

Цесаревич Борис появился лишь к окончанию второго тура вальса. Увы, то ли пьяный, то ли уже взбодрившийся дозой кокаина, которую в этой среде тоже не считали за грех, а единственно — за развлечение. С ним были семь или восемь человек — его свита, такие как он дерзкие и распутные хлыщи, не имеющие ни малейшего представления о нормах этикета. Верней, представление то они имели, но, взбодрившись абсентом[167] или понюшкой кокаина, о них, увы, забывали. На время.

Свою «даму сердца», верней ту, которую он считал дамой сердца, цесаревич Борис увидел сразу. И москаля рядом с ней увивающегося — тоже увидел…

— Это москаль — озвучил свое наблюдение один из придворных «молодого двора».[168]

Борис недобро выругался.

— Кто-нибудь его знает?

— Нет.

— Нет…

— Нет, милорд…

— Сделать его? — недобро спросил еще один.

— Не надо. Не надо устраивать публичный скандал. Как только он будет уходить, или куда-нибудь выйдет — скажите мне. А пока — следите за ним…

* * *

«Вышел» москаль после третьего тура вальса — на самом деле танцевать вальс, правильно и в переполненном зале было не так-то просто. Это почти что физическое упражнение, пот льет градом, тем более что в зале душно. В общем — освежиться на террасе, заодно и покурить ежели кто курит — самое то…

Граф Ежи не сразу заметил, как вдруг опустела терраса. А заметив, не придал этому никакого значения. Докурив — курил он мало, максимум по две-три сигареты в день, не обычных, а японских, соусированных,[169] пристрастился в свое время и отвыкнуть не мог — щелчком отправил бычок за массивные перила ограды, повернулся…

— Стой!

Человек, торопливо вышедший из темноты, не был ему знаком.

— Ты кто такой?

От человека пахло какой-то мутной дрянью… не иначе конопля.

Что за хам…

— Сударь? — недоуменно спросил граф Ежи, отличавшийся достойным русского, лейб-гвардии офицера воспитанием.

— Ты кто такой? — спросил человек, подходя ближе.

— Сударь, прежде чем подходить к благородным людям с таким вопросом, не мешало бы представиться самому…

Человек остановился — резко.

— Ты меня не знаешь?

— Не имею чести — холодно ответил Комаровский, раздумывая, как такого возмутительного хама вообще пустили в общество.

— Я цесаревич Борис, наследник этого проклятого царства!

Он что — идиот?!