Сожженные мосты

Вообще-то старик уже забыл про него — по всем возможным канонам для разведработы князь Воронцов никакой ценности не представлял. Он был засвеченным разведчиком, и в том, как легко он пошел на то, чтобы засветиться и перед британцами, и перед североамериканцами, — в этом тоже заключался секрет его выигрыша. Действительность подтверждала аналитические расклады старика — князь Воронцов поступил в Академию Морского генерального штаба — значит, в будущем собирается служить на флоте, пользуясь протекцией деда. Возможен был и другой поворот событий — старик с интересом читал «желтую» петербургскую прессу, с удовольствием перемывающую косточки великой княжне и ее кавалеру. Старик даже заказал справку о том, при каких условиях в Российской империи возможны морганатические [61]браки. Но несколько дней назад ему в кабинет принесли справку и несколько фотографий. Старик прочитал их — и ему стало настолько плохо, что остаток дня он работать уже не смог.

Тегеран… Неужели кто-то что-то понял?

Старик был мудр и опытен, он давно не верил в совпадения. Тем более — в такие. Если на должность посла в Тегеране, городе, на который он ставил очень многое, назначают послом опытного разведчика — это не просто так. И с этим надо что-то делать — возможно, даже уже спасать то, что еще можно спасти…

— Судьба… — тихо проговорил старик по-русски.

— Что, простите? — встрепенулся Калановский.

Старик не ответил.

В прошлом году он избавился от своего самого страшного соперника. Соперника, которому стала известна его тайна. До самого конца старик почти не надеялся, что ему удастся выиграть. Шла игра — стратегическая игра, и старик не был уверен в том, что его соперник не знает о ней и не попытается помешать, просто из чувства ненависти. Но он выиграл — с помощью доверенных людей удалось отстранить соперника от руководства спецслужбами, а потом смертник, обвязанный поясом с пластитом, довершил дело. Остальное прошло как по маслу, и результаты были даже лучше, чем это им планировалось.

Но судьба — та самая проклятая судьба, которая есть только у русских и которая, видимо, тайно подыгрывает им — в очередной раз передернула колоду карт. И теперь человек, которого его старый соперник признавал достойным,по странной прихоти судьбы назначен послом. Проклятие, послом. А кем на самом деле?

Неизвестно…

Нет, надо играть. Нельзя останавливаться…

Поглощенный мыслями, старик даже не ощутил толчка, когда шасси легкого реактивного самолета коснулось посадочной полосы.

Самолет был маленьким, сервиса в нем не было никакого — один пилот, и все. Зарулив на стоянку в спецсекторе, он вышел из кабины, молча откинул люк и выдвинул трап. Путешествие закончилось.

Старик выбрался первым, огляделся по сторонам — их уже ждали. Два черных седана «Штайр» — лицензионные «Бенцы» стояли нос к носу, образуя букву V метрах в десяти от самолета. Несколько человек в одинаковых темных костюмах застыли возле машин. А у самого трапа, раскинув для приветствия свои коротенькие жирные ручки, стоял не кто иной, как полковник Рудольф Добель. Глава иностранного отдела Хаупткундшафтштелле [62].

Старый извращенец…

— Здравствуй, дорогой друг! — Полковник весь светился от радости, хотя старик на это не обращал никакого внимания.

— Доброго здоровья и тебе, — сухо ответил сэр Джеффри Ровен, резво, через две ступеньки, несмотря на возраст, спустившийся с трапа.

— А я почти не верил. Еще бы — сам сэр Джеффри вернулся! Ну, теперь мы покажем им всем класс работы!..

Да уж… только тебе и показывать…

Полковника Рудольфа Добеля сэр Джеффри знал еще по прежним временам и никаких добрых чувств к нему не испытывал. Кокаинист, педераст, обжора — просто омерзительный тип. Поразительно, как при таком образе жизни у него не сгнили мозги.

— Помнишь Остбанхофф? [63]

— Стараюсь забыть, — сухо ответил сэр Джеффри. — Мой спутник, ты его знаешь.

— Да, конечно, конечно…

По тому, как тепло обнялись глава австро-венгерской разведки и глава польской экстремистской организации, сэр Джеффри заподозрил неладное и в отношении Калановского. Педераст педерасту — друг, товарищ и брат.

— Мы так и будем тут стоять, пока нас не сфотографируют, или все-таки уедем отсюда? — осведомился сэр Джеффри.

— Да, да, конечно, — засуетился Добель и, переваливаясь с ноги на ногу, заспешил к машинам, — прошу, господа…

В Австро-Венгрии сэр Джеффри до этого был два раза и старался больше не бывать — только по долгу службы, как сейчас. Несмотря на почтенный возраст, он никогда не определял себя как человека старого или даже просто пожилого. Поэтому ему нравились города, брызжущие энергией, — Нью-Йорк, Варшава, Москва. А здесь, в Вене, на всем лежала печать какого-то застоя. Благородного увядания. Болота. Не вонючего, а такого, как на картине. Изумрудного цвета и с лягушками. Омерзительными, надо сказать, лягушками.