Пока ждал соратников, нашел на секретере большой конверт. В нем было письмо от Лохтиной и куча документов. Сначала посмотрел бумаги. Это была переуступка у нотариуса патента на меня «костного аппарата Распутина» и куча договоров с прикрепленными чеками. Частные клиники по всей Европе просто из штанов выпрыгивали как хотели купить прибор для остеосинтеза.
А Лохтина-то играет в порядочность! Я просмотрел патент. Изначально он был зарегистрирован на ее мужа, в мастерских которого аппарат и был сделан. Пересчитал чеки. Триста сорок шесть тысяч рублей. Солидно. Даже очень.
Потом ознакомился с письмом. Ну это было классическое послание обиженной женщины. «Сердце разрывалось в клочья», «я старалась скрыть свою обиду»», «заглушить боль потоком слез»… Заканчивалось все по канону: больше так не могу, прости.
Я чувствовал, что это «прости» – не окончательное. Тут можно еще побороться. А как? Да точно так же! Письмом. А точнее стихом. Помнится, я в школе учил Асадова. «Улетают птицы». Я достал свой «паркер», набросал первые строчки:
Что же там было дальше? Я посмотрел в окно. До осени был весь август, но стояла типичная питерская погодка – косой дождь, хмурое небо. Сойдет. Так, что у нас там дальше? Аисты, неистовый разбег… «Преданного пса» убираем, оставляем концовку:
Я перечитал получившийся стих. А хорошо! Не затянуто, броско. Именно после таких стихов полураздетые женщины прибегают в слезах обратно. Или не прибегают. И тогда только остается «сильный духом, я смотрю вперед».
– Лена! – я позвал эсерку из приемной, где она уже успела оккупировать рабочее место Лохтиной. – Вот тебе вирши. Из наболевшего. Перепечатай на пишущей машинке и… – в последний момент я переиграл: – Пошли Перцову в редакцию. Пусть опубликуют в одном из ближайших номеров «Слова».
Елена взглянула на лист, впилась глазами в строчки. Сильно побледнела. Ее глаза так и метались по строфам.
– К Ольге?! Ты написал ей стихи?! Я не буду это печатать!
– Будешь! Или собирай вещи и проваливай.
Елену уже давно было пора поставить на место. Слишком много власти взяла.
Эсерка скомкала лист, заплакала.
Ну вот… Слезы – убийственное оружие.
– Милая! – я встал, приобнял девушку. – Это же я с ней так прощаюсь!
– Да? – Лена посмотрела на меня сквозь слезы с надеждой.
Пришла пора пряника.
– А вот чеки. Обналичь и купи, как хотела, нам дом. Тут даже на дворец хватит.
Я подал эсерке бумаги из конверта.
– Только домик брать будем не на нас с тобой, а на «Небесную Россию». Там устроим и штаб-квартиру партии. Согласна?
– Буду искать с двумя крыльями и подъездами! – Елена шмыгнула носом, расправила стих. – Скажи, ты меня любишь?
– Я, Лена, Россию люблю. Ступай.
Если собрать вместе два десятка юристов, людей от сохи, журналистов, учителей и философов, то получится общее собрание жилтоварищества – гвалт и неразбериха. «Небесная Россия» скандалила и хватала друг друга за грудки совсем так же, как и не-небесная. То есть до хватать еще не хватали, но все к тому шло.
Региональные представители, кто оказался в Питере, волком выли насчет «эксов» и особенно юридической ответки от конкурентов по выборам. Питерские, наоборот, говорили, что надо дожимать и неча пугаться. Знали, на что шли. Но как-то неуверенно, типа «старший приказал», вот и выполняем.
Потому первым делом я наорал на питерских – что за бардак в подразделении? Кто секретарь собрания? А ну пулей, выбрать президиум, секретаря, посадить стенографировать, определить повестку и регламент, а за грудки хвататься будем по окончании.
Организационные моменты сбили разгоравшийся скандал, и через пятнадцать минут собравшиеся, до сих пор красные и всклокоченные, стали способны к конструктивной работе.
– Таким образом, даже недоведенное до суда следствие, – вещал с импровизированной трибуны вернувшийся из Европы Варженевский, – переводит наших кандидатов в ранг «подследственных» и тем самым отстраняет их от выборов.
«Регионалы» поддержали его выкриками с мест.
– В качестве контрмеры, то есть противодействия, – Сергей Алексеевич внял моему шепоту, что надо излагать словами попроще, а то не все поймут, – мы предлагаем вчинить встречные иски…