Созерцатель

Мы с Игорем выбрали себе брюки, рубашки и свитера. Зашла молодая повариха, глянула на бирки и саркастически улыбнулась:

— А губа у вас не дура, братья мои, — тут вещей тысяч на пять долларов. Это всё из последних коллекций Кензо, Кельвина Кляйна и Диора.

— Какая разница, — пожали мы плечами. — Прочно, практично, срам прикрыт и слава Богу.

Но походить Игорю в новых джинсах и свитере долго не удалось. Стоило Моте увидеть вещи, бросить цепкий взгляд на ярлыки, как она выпросила поносить и сразу в них переоделась. Матильда стояла ко мне спиной и разглядывала себя в большом зеркале. Я мельком взглянул на неё и удивился — сзади она выглядела точно как Игорь. Те же длинные тонкие ноги, небрежно всклокоченные волосы до плеч, гибкие худые руки, лишь туловище едва заметно короче, но в просторном свитере и эта разница становилась почти незаметной. Мне вспомнились слова одного писателя о том, что от долгого проживания рядом супруги становятся похожими. Я отметил для себя этот факт, да и забыл до времени.

Мы вышли на прогулку и стали обсуждать свежую тему. Игорь сказал, что к нему обратился один человек и предложил объединиться с ним целью ненависти к одному знаменитому человеку. Игорь оседлал тему, как аристократ породистую лошадь, и стал развивать её в своём обычном стиле размышления вслух:

— За границей это не так. Толпу там ты проходишь по-чужому, не касаясь ни телом ни душой. Там люди чужды прежде всего потому, что между своей «прайвеси» и тобой они воздвигают стену отчуждения. Они чужаку постоянно внушают: ты, конечно, занимательный человек, но лучше держись от меня подальше, не нарушая границ моего эго.

А когда проходишь сквозь людской поток дома, ты чувствуешь подсознательно, как в каждом прохожем по жилам текут капли твоей крови. Ведь мы постоянно теряем кусочки своей плоти: чешуйки кожи, влагу дыхания, эпителий кишечника, волосы. Всё это непрестанно перемешивается с био-материалом других людей, из совокупности этой биомассы мы получаем еду, воду, воздух. Поэтому на родине все люди так или иначе находятся в родстве, живут одной плотью, переживают одной душой и стремятся духом к одной Божественной цели.

Если человек говорит и думает на одном со мной языке…

Если мой ближний причащается со мной из одной чаши и мы с ним «одним миром мазаны»…

Если мы читаем одни книги и смотрим одни фильмы…

Если мы хороним тела наших покойников в одну землю и отправляем их души в одно синее Небо…

Если мы страдаем одними страстями и болеем одной болью…

…Значит у нас одно сердце, брат! А что такое сердце? Сердце человека — это центр его личности, а всё остальное — периферия.

Иногда мне говорят, что этот человек — чужак, и его просто необходимо ненавидеть. Я вспоминаю, что мы с ним стояли вместе в храме в очереди на исповедь, и меня пронзает чувство родства с этим человеком. Он — плоть от плоти моей. Он — душа от души моей. Он часть меня самого, и если, допустим, моя рука болит, разве это повод её отрезать? Если брат ошибся или заболел (телом или душой), разве это повод вырвать из души любовь живую и на это место приделать мертвый холодный нож ненависти?

Если брат твой согрешит против тебя, сколько нужно прощать его, не до семи ли раз?.. Нет, не до семи, но до семижды семидясяти, то есть до четырехсот девяноста раз. Шведы в 1964-м году сняли скандальный фильм «491», то есть на один раз больше 490. Знаешь, мне не хочется думать что будет, если наступит этот самый 491-й грех брата моего. Потому, наверное, что нет границ прощения. И к чему эта бухгалтерия… Это, примерно, такая же чушь, как лукаво по-фарисейски вопрошать: «Кто будет рожать детей, если все станут монахами?» Не станут! В лучшем случае, один на миллион. Это высшая стадия человеческого развития, это высшее Божественное призвание. Это от «моно» — один. То есть один на один с Богом. …Но и с врагом человеческим… Кто такое выдержит! Это же подвиг, нечеловеческие скорби, максимальное смирение, жизнь на грани бездны.

Я сейчас выскажу две фразы. Они на мой взгляд равноценны и верны. Первая: человек в земной жизни абсолютно одинок. Вторая: человек никогда не бывает один. Первое — от уникальности и неповторимости личности каждого человека, второе — исходит от непременного окружения человека людьми, ангелами, нечистыми духами. К тому же мы существуем в постоянном перекрестии взглядов тысяч, если не миллионов, людей, живущих на земле, в аду и на Небесах. Так «моно» — это как?.. — «де факто» или «де юре»?

Поэтому я люблю бродить в потоке моих соотечественников и молчать. Ведь молчание — это нечто общее, а слова — частность, примерно, как зрение и взгляд. Не зря же святые говорят, что молчание — язык будущей вечности. Не так ли?..

Охотник занял огневую позицию, положил палец на спусковой крючок и замер. Быстро темнело. В оптический прицел он увидел, как в окне зажегся свет. Там, за полупрозрачными занавесками появился объект. Он был одет в те самые черные джинсы от Кельвина Кляйна и серый свитер грубой вязки от Кензо, в котором Эдуард видел Игоря несколько часов назад.