Весь, абсолютно весь этот мир был красным. Багряным. Даже ночью сразу три луны непрерывно отражали свет старого, усталого солнца, которое просто не было в силах светить ярко, светить как-то еще, кроме темно-красного.
Лекс полагал, что жители должны быть благодарны солнцу за то, что оно вообще старается, из последних сил поднимается каждое утро, чтобы хотя бы чуть-чуть согреть этот мир тусклым сиянием.
Разбудить птиц. Заставить жителей проснуться и пойти по своим делам, втихаря поругивая стражу, которая стояла у каждого моста, прогуливалась по внутренним переходам в скалах, то и дело кидала вниз горящие факелы, словно начальство у стражи все время боялось, что снизу, из бесконечности за городом ангелов наконец-то явятся чудовища.
«Конечно, — бормотали жители, — эти дармоеды только того и ждут. Иначе как им вообще оправдать свое существование?»
В городе, в котором никогда не было войны, даже серьезной потасовки, стражники были не нужны. Но все-таки они были, несли службу днями и ночами, охраняли город от напастей, о которых знать мог только их создатель.
Лекс прошел мимо стражи, вошел в скалу-замок и поднялся по винтовой лестнице на одну из башен, на смотровую площадку-балкон. Встал у самых перил, выдолбленных прямо в камне, и посмотрел на красный город. Небо сегодня было безоблачным, красная звезда не слепила — на нее вообще можно было смотреть незащищенными глазами и заработать лишь небольшие цветные пятна, не более того.
Это было хорошее место, чтобы подумать. Мальчик знал, что Каллиграф прав. Что если каждый раз выпускать врагов со своей территории, то рано или поздно можно попасть в беду. Поэтому мальчик пытался придумать, как удержать любого — абсолютно любого, как бы силен он ни был, — от попытки сбежать, увильнуть от поражения. Все дело было в правилах. И в том, как их можно использовать.
Мужчинам редко снятся сны. И не в двадцать три года.
Сны снятся юношам, мечтающим о звездах, о женщинах (как правило, о весьма конкретной женщине, приходящей к ним в этих самых снах), но бывает, даже не об одной. Каждую ночь, каждый сон эти женщины могут меняться, а иногда все-таки вытесняться звездами. Полетами. Другими мечтами. Но чаще всего все-таки снятся одноклассницы, иногда — молоденькие учительницы.
В армии и после не снится ничего. Может, и снится, но утром ты настолько быстро погружаешься в мысли о грядущем дне (или в утреннюю тренировку построения, если ты все еще в армии), что от этих снов не остается ничего через секунды после пробуждения.
Разве что послевкусие. Иногда просыпаешься радостным и сам не понимаешь — почему? Просто мозг что-то показал тебе этой ночью, благословил на следующий день и даже не потребовал благодарности взамен. Не потребовал, чтобы ты помнил об оказанной услуге.
Или наоборот. Ты просыпаешься, понимая, что тебе снилось что-то неприятное, может быть, даже страшное, но не помнишь, что именно. И не пытаешься вспомнить — зачем, если это было неприятно? Зачем вспоминать, лучше побыстрее забыть, постараться не бередить этот сон. Тогда, может быть, он быстро улетучится и больше никогда не повторится.
А когда тебе надо волочиться до маршрутки, потом дремать в ней, потом с самого утра разгребать все то, что так и не успел доделать вчера, ты не думаешь о своих снах совсем. Не тот случай. Ночной сон для тебя — лишь горизонтальное положение тела на кровати, призванное хоть немного восполнить затраты энергии всех видов, которую ты теряешь в течение дня.
Рутина съедает все — сны, воспоминания, время. Жизнь. Так что в этом случае тебе точно не до образов, которые услужливо пытается подсунуть подсознание глубокой ночью.
Но Диме начали сниться сны. В двадцать три года. Он их практически помнил все и каждое утро все четче и четче вспоминал, чем занимался в этих снах. Они были приятными, поэтому он прокручивал их в памяти даже в маршрутке, иногда — на работе, хотя это и не приводило ни к чему хорошему.
Рассеянность на работе не приветствовалась. Не тогда, когда начальство в любой момент может проверить, насколько ты идешь в ногу с интересами компании. И тем более не тогда, когда на носу годовое собеседование, возможный переход с уровня «условный-2» на уровень «условный-3» (с которым прокатили в прошлом году) и соответствующая индексация оклада. Ты же работаешь не просто так — ты строишь карьеру. Еще пару лет, и можно будет немного расслабиться, потому что денег станет достаточно и авторитет на фирме будет работать на тебя, а не ты — на авторитет.
Поначалу сны были приятными. Тихие леса — без единой живой души вокруг. Берега рек, где можно беззаботно рыбачить, не думая о том, что будет после выходных. И можно вставать рано не потому, что иначе опоздаешь на работу, а потому лишь, что не хочешь пропустить утренний клев. И ты встаешь даже раньше, совсем рано, когда еще нет и пяти утра. Но чувствуешь себя лучше, много лучше, чем от звонка будильника в семь в рабочие дни. Потому что знаешь, насколько приятные занятия тебе предстоят.