Создатель звезд

Насколько мне известно, его первой жертвой стал несчастный Стивен, который к тому времени превратился в сознательного молодого человека. У него была работа, на которую он ездил каждый день, и девушка, которую он по субботам катал на мотоцикле. В одну субботу мы с Джоном возвращались из деловой поездки (мы посетили резиновую фабрику) и остановились перекусить в популярном придорожном кафе. Внутри мы встретили Стивена и его девушку, которые уже собирались уходить. Джон уговорил их «остаться и поболтать с нами чуток». Девушка, у которой, видимо, уже были причины невзлюбить Джона за его отношение к ее избраннику, не соглашалась. Но Стивен решил посидеть еще. После этого началось мучительное представление. Джон вел себя со Стивеном таким образом, чтобы затмить сидевшую рядом с ним девушку. Он безостановочно о чем-то болтал. Он фонтанировал шутками именно того рода, что могли бы впечатлить Стивена, но при этом оставались непонятны его подруге. Он вел разговор так, чтобы она все время оставалась в хвосте, а порой расставлял ловушки и нарочно обращался к ней так, чтобы выставить дурой. Он обращался к Стивену то с робкой пугливостью олененка, то с надменной соблазнительностью. Он то и дело находил причину пройтись по помещению, демонстрируя свою почти кошачью грацию и игривость. Стивен был совершенно очарован, даже против воли, и, кажется, уже не в первый раз. Его обходительность по отношению к девушке становилась все более натянутой и неискренней. Та же не могла скрыть своего расстройства, но Стивен этого не замечал, так как был загипнотизирован. В конце концов она посмотрела на часы и дрожащим голосом произнесла: «Уже ужасно поздно. Пожалуйста, отвези меня домой». Но даже когда они уже стояли в дверях, Джон сумел заставить Стивена обернуться своей прощальной остротой.

Когда парочка уехала, я решительно высказал Джону все, что думал о его поведении. Он посмотрел на меня с кошачьим самодовольным безразличием и протянул: «Homo sapiens!» – непонятно, имел ли он в виду меня или Стивена. Потом он добавил: «Пощекочи его там, где надо, и можешь делать с ним что угодно».

Через неделю люди стали говорить о том, как изменился Стивен. Говорили, что «ему должно быть стыдно так обращаться с мальчиком» и что он испортит Джона. Видя их вдвоем, я чувствовал, что Стивен героически борется с одержимостью. Он как мог избегал физического контакта с Джоном. Но стоило им соприкоснуться, случайно или благодаря хитрости Джона, Стивен как будто намагничивался и пытался продлить соприкосновение под предлогом дружеской возни. Сам Джон, казалось, страдал от конфликта наслаждения и отвращения. Было ясно, что завоевание доставляло ему удовольствие, но в то же время он чувствовал отторжение. Нередко он прекращал притворную драку, давая выход неприязни неожиданной жестокостью: яростно надавливал пальцем Стивену на глаз или резко дергал его за ухо. Как и раньше, мое отвращение и негодование, казалось, заставили Джона взглянуть на свое поведение со стороны. Он не стеснялся признаваться в своих ошибках перед тем, кого считал ниже себя. Его отношение к Стивену сменилось на привычное товарищество «мужчины с мужчиной», смягченное почти самоуничижительной кротостью. Стивен тоже постепенно очнулся от своего увлечения, но шрам остался с ним навсегда.

Некоторое время после этого Джон, сколько я знаю, воздерживался от каких-то экспериментов в области соблазнения, но в общении со старшими стало проявляться большее осознание собственного тела. Очевидно, он обнаружил в нем причудливую привлекательность, которой до той поры не замечал, и принялся осваивать искусство демонстрировать ее так, чтобы наилучшим образом выглядеть в глазах низшего вида. Разумеется, он был слишком умен, чтобы слишком увлекаться какими-то декоративными крайностями, которые частенько превращают подростков в посмешище. По правде сказать, я сомневаюсь, что кто-либо, кроме самых внимательных и близких Джону людей, сумел бы догадаться, что изменения в его настроении были совершенно сознательными. То, что его поведение было искусственным, я понял, когда заметил, что оно меняется в соответствии со вкусами окружавшей Джона публики. Он то исполнялся откровенного самолюбования и бесстыдной соблазнительности, то возвращался к неприукрашенной и прямолинейной грации, которая была характерна для него в дальнейшем.

До того как Джону исполнилось шестнадцать, он еще несколько раз заводил случайные связи с мальчиками постарше и с молодыми мужчинами. Он все еще был физически неразвит, но его воображение предвосхищало физическое развитие и делало Джона не по годам способным к любовной чувствительности. На протяжении всего этого времени, однако, он был совершенно безразличен к тому факту, что большинство девушек находили его внешность отталкивающей.