Создатель балагана

В ответ Флавия молча показала ему кулак и достала из складок юбки припрятанную там бумагу. Пробежала ее глазами, утвердительно кивнула, закусив губу, и показала хлыстом:

– Нам направо, во-о-он к тем кустам. А дальше будет тропинка.

Аквус возмущенно фыркнул, всем своим видом показывая, что он думает об идее идти дальше и о ситуации в целом, а главное – об Олимпе в частности. В принципе, мошенник его понимал.

Если не знать, что находишься на вершине мира, имелся шанс прохлопать ушами всю торжественность момента. Ибо декорации подкачали. Или их просто не удосужились завезти сюда.

Горное плато выглядело как тысячи подобных ему. Трава, низкорослые деревца, груды булыжников, десятки переплетающихся тропинок и роса под ногами. Самое обычное место. Не верилось, что именно отсюда вершились судьбы Земли. Ничего необычного. Ни грамма возвышенного. Даже воздух – и тот перестал быть разреженным, как на подходах к порогу, и привычно пах цветочной пыльцой, пылью и морем….

Стоп.

Каким еще морем?

Юлиус потряс головой, чтобы разрушить иллюзию.

Сначала ему показалось, что ничего не изменилось. А потом – всего лишь сместилась точка зрения, мир раскрылся под другим углом – и у мошенника захватило дыхание.

Здесь все детали были идеально выверены. Нарисованы, посажены, слеплены так, что казалось, будто ты вернулся в детство. Будто десятки и сотни моментов «где-то я это уже видал, может, во сне?» сложились наконец в мозаику, и ты оказался в месте из собственных грез. Выпуклых и живых в своей обыденности. Обычности. Сон, который можно потрогать рукой. И ты внутри него – всего лишь песчинка.

Будто пропала тяжелая бочка, и перестала ныть стертая пятка, и Юлиус даже на секунду забыл, зачем вообще сюда пожаловал…., но тут винный караван Диониса с тележкой, жрицей и двумя нелепыми сатирами дотопал до кустов. И свернул налево. А потом еще раз налево.

– Ах… – Гераклид выронил бочонок одиннадцатый раз за день, но впервые на него никто не огрызнулся.

Тот из поэтов, кто взахлеб разливается о волшебных олимпийских пирах, о золотом винограде и искристом вине, об амброзии и ее божественном вкусе, об изысканных блюдах и кружевных хрустящих салфетках… тот не подарит своим слушателям и сотой доли великолепия, которое открылось перед «пьяным караваном».

Парящие в воздухе молочно-зеленые огоньки.

Распускающиеся и тут же вянущие цветочные звездочки на длинных лианах.

Столы под лилово-золотистыми скатертями, которые ломились от сладостей. Орехи в меду и розово-медный джем из груш, сваренных в молодом вине. Тушеная дичь – а рядом с ней высокие хрустальные бокалы с переливающимся кармином.

Вместо скучных стен пиршественного зала – перламутровые ленты из невесомой ткани, пляшущие на ветру.

И Они – боги, полубоги и герои. Звонко смеющиеся, хлопающие друг друга по плечу, громко бахвалящиеся своими успехами и с хохотом пересказывающие поражения. Те самые легкомысленные, тщеславные, гордые и веселые, на которых равняются все дети, успев едва выпутаться из пеленок.

Правда, кое-кого все-таки не было. К примеру, Юлиус так и не смог высмотреть Зевса, Афину, Артемиду, Аполлона и еще многих из старых и сильных богов.

Или уже не таких сильных?

– Как будто уже победили и празднуют, – пробормотал Корпс.

– Боги! – благоговейно воскликнул наконец понявший, что это не сон, Гераклид.

– Знатная пирушка, – одобрительно прицокнула языком Флавия.

Найдя распорядителя и оставив его разбираться с вином, жрица смущенно улыбнулась и исчезла в толпе, слегка прихрамывая на еще не до конца зажившую ногу.

– Я, это, тоже погулять схожу.

Все в Аквусе, от поднятых жалобных глаз до кончиков пальцев, на которые он привстал от нетерпения, выражало покорность, смирение и мольбу. В руках художника Корпс заметил скомканный лист бумаги. На лице мошенника засияла довольная улыбка.

– Автографы собирать?

– Ага, – коротко кивнул Гераклид.

Юлиус махнул рукой, и Аквус едва ли не вприпрыжку помчался в гущу богов. По пути он их расталкивал и путанно извинялся, но вся его фигура была пронизана странной для подобного телосложения легкостью.

– Чувствую себя отцом семейства, отпустившим детей на прогулку, – пробормотал Корпс.

– Вот уж про тебя никогда бы не подумал, мальчик – отозвался кто-то неподалеку.

Мошенник обернулся и обмер. Двуликий Янус собственной персоной. Улыбался то одной физиономией, то другой. Наверное, дразнился из-за того, как все получилось в прошлый раз.

– Увидел знакомую краску, решил посмотреть, кто тут, – сказал Янус. – Должен признать, себя ты замаскировал лучше, чем поросенка.

– У поросенка были крылья, – пожал плечами мошенник. Глупо было отрицать, что он не настоящий сатир..

– Я говорю про того поросенка, который сейчас только что умчался вдаль. Согласись, мальчик, никак иначе его назвать нельзя.

Это «мальчик» на удивление не раздражало. Как-то само собой в голове Корпса сложилось, что Янус, которому было несколько тысяч лет, вполне себе мог это позволить. Возможно, он и некоторых богов и героев так называл. С него станется.