— Духовные ценности, отраженные в Библии в качестве моральных заповедей, вызывают сомнения в их реальности, так как человек настолько зависит от материальных условий своего существования, что он практически не в состоянии придерживаться всех заповедей на протяжении своей жизни. А главная заповедь «Не убий» вообще расплывчата: не убий кого? — подобного себе или любое живое существо? А убийство маньяка и душегуба — оправданно или нет? Или он является наказанием за наши грехи?
— Много говорится о свободе воли. Но так ли уж свободен человек в своих поступках? Свобода человека более сродни свободе актера на сцене, который может сказать свою реплику другими словами, но не в силах изменить сюжет пьесы.
И вот здесь появляется поле для довольно любопытных аналогий. Когда на сцене разыгрывается спектакль, возникает иллюзия реальности происходящего. Если пьеса интересна, а актеры талантливы, то зрителей увлекает разворачивающееся зрелище, они сопереживают, смеются и плачут вместе с героями. Но вот спектакль окончен, актеры вместе со зрителями расходятся по домам. А на другой день они играют уже новую пьесу, в силу своей талантливости настолько входят в образ, что не только заставляют зрителей поверить в реальность происходящего, но и сами впадают в иллюзию идентичности со своими героями. — И мы видим реальность происходящих нереальных событий, причем, если эти события полностью вымышлены, то они становятся вдвойне нереальными.
Не потому ли люди так любят в детстве играть в различные игры, да и с годами эта страсть в них не исчезает, не потому ли так часто в жизни они играют чужие роли, что в глубине души знают о нереальности окружающей их жизни. Но в них живет подспудное желание вспомнить свое настоящее лицо, и вот они пытаются перед зеркалом примерять на себя новые костюмы и маски, меняют интонацию голоса и образ жизни, надеясь, что вдруг мелькнувший неуловимый облик разбудит дремлющую память, и они, наконец-то, вспомнят, кто же они такие на самом деле.
А пока люди живут надеждой на лучшие времена и зарываются в рутину будней, чтобы не задумываться над той бестолковщиной, что их окружает. И когда совсем уж становится невмоготу, они прячутся в свои хижины, не сознавая и не понимая, насколько непрочны их стены: ведь контроль за ними не исчезает ни на мгновение. Они считают, что все свои интимные потребности отправляют вдали от любопытных глаз. Какая наивность! — Каждый всегда на виду. Существует лишь иллюзия таинств. Хотя даже за эту иллюзию приходиться быть благодарными: иначе жизнь в этом мире была бы вообще невыносима.
Во-вторых, рукопись наносит удар по теории божественности
Христос всего лишь называл Бога отцом. А это не совсем одно и то же, что позволило бы считать его единственным Божьим Сыном. И с этих позиций любой человек может назвать Бога своим отцом, не погрешив против истины. По той простой причине, что душа человека, заключенная в телесной оболочке, суть — божественная монада, сотворенная Богом.
Слова: «Я и Отец одно» (Ин.10:30) говорят именно о божественности монады и указывают на духовное родство Бога и человека. Однако христианская церковь истолковала их по-своему, приравняв Христа к Богу, что абсолютно неправомерно. Но в результате еще один абсурд был возведен в ранг канона. Оставим это на совести церковных иерархов, хотя в более широком плане они действительно сделали шаг вперед в познании истины, сами того не понимая.
Именно с этих позиций учение Христа, оставленное две тысячи лет назад, кроме явных своих сторон, имеет еще грани, не высвеченные столь ярко. Самое главное в его учении, как было уже сказано выше: человек — сын Бога. Не только сам Христос — божий сын, но и каждый человек. Но в то время это говорило о таком высоком предназначении человека, такие высокие требования предъявляло к нему, что главная суть учения немедленно была извращена. Ответственным за всех людей был избран один — Христос. «Люди, вы слабы, и если ваши грехи не могут быть оправданы, то они могут быть искуплены, и даже уже искуплены — кровью Христа». Результатом же, вместо приоритета моральных ценностей, явилось усиление негативной стороны. Постулат: «Покайся в грехах — Бог простит», — открыл дорогу порокам. Покаяние — это лицемерие. Отпущение грехов — это разврат человека, поощрение его на любые поступки. А индульгенцию на отпущение грехов дают те же самые грешащие люди, только облеченные в священческое одеяние — причем, по большому счету, этого права им никто не давал. Конечно, в этом плане православие стоит как бы обособленно, когда священник и отвечает страждущему: «Бог простит». Но это частность, и общего правила она никак не отменяет.
* * *
Виктор понимал, чем он рискует. Но все же у него был хоть и слабый, но аргумент: «Не спешите обвинять меня в святотатстве: когда я говорю о человеке, как о «боге», я пишу это слово с прописной буквы. Этим я подчеркиваю существенную разницу. А дальше додумайте сами».
* * *