Созданные для любви

Ты думаешь, что я из гордости
Хожу, с тобою не дружу?
Я не из гордости – из горести
Так прямо голову держу.

Белла Ахмадулина

Прошло семь лет с тех пор, как я прочла первую тетрадь Онечкиных дневников, а следом за ней и все остальные. В позапрошлом году открылся наш музей. Конечно, мы не Ясная Поляна или Поленово, но экспозиция получилась вполне достойная: на первом этаже Главного корпуса мы показываем историю Козицка, на втором представляем владельцев Усадьбы, а в Западном флигеле собрали все материалы о нашем местном Макаренко и его детском доме. В Восточном флигеле у нас лекторий, он же выставочный зал, где мы сделали экспозицию с работами местных художников.

Открытие прошло торжественно, уж я постаралась: было областное телевидение, и крошечный сюжет про Усадьбу проскочил даже в московских новостях. Присутствовала вся городская верхушка, потом выступал школьный хор, я провела экскурсию, Челинцев давал интервью местной прессе. Фуршет благодаря спонсорам получился богатым, а наша соседка – настоятельница недавно восстановленного монастыря прислала нам вместе с приветствием и благословением две корзины необыкновенно вкусных пирожков. Праздник удался.

Только мама не дожила до этого радостного дня.

И теперь я совсем одна.

Мой ребенок…

Мой ребенок не захотел рождаться. Замершая беременность – даже не знала, что такое бывает. Пришлось удалить так и не развившийся плод. Это недолгое дело – в больнице я провела всего пять дней, и то потому что были небольшие осложнения. В соседнем отделении лежали на сохранении будущие мамочки и неодобрительно косились на меня, думая, что я делала аборт. А я с тоской смотрела на их животы – доведется ли мне когда-нибудь испытать это счастье? Врачи сказали, что все возможно. Но прошло семь лет, а я так и не забеременела. Хотя и возможностей-то у меня было – кот наплакал. Только после маминого ухода я, подыхая от тоски, стала встречаться с местным предпринимателем Петей Лыткиным. Директор когда-то велел мне завести связи с представителями бизнеса – вот я и завела. Правда, он-то имел в виду совсем другие связи.

Собственно, могучим бизнесменом был Петин отец, Трофим Семенович – эдакий Дон Корлеоне местного разлива. А Петя – так, на подхвате. Когда речь заходила о Лыткине, всегда спрашивали: «Который, старший? А-а, младший…» Я прозвала Петю «Джуниором»[1], но ему это не сильно нравилось. Впрочем, собственное имя не нравилось ему еще больше, и он даже не утешился, когда я сказала, что в переводе с греческого «Петр» означает «камень». Да, отцовской каменной твердости ему явно не хватало. Я долго не воспринимала Петю всерьез – ну не мог же он на самом деле увлечься мной: вокруг него вьются табуны юных красоток, покладистых и доступных, зачем ему женщина, пусть и очень красивая, но строптивая, умная и язвительная? К тому же старше на два года? Хотя… Возможно, именно моя строптивость и язвительность его и привлекали, не знаю. Да, я все еще была красива, несмотря на пережитые страдания. Не растолстела, не сгорбилась, почти не постарела. Да и какая в самом деле старость – чуть перевалило за тридцать! Никаких морщинок у глаз и на лбу, никаких скорбных складок у рта – нежная кожа, яркие глаза, разноцветные волосы – я стала делать мелирование, чтобы скрыть раннюю седину. Похоже, тут я пошла в Онечку, которая поседела очень рано, чуть ли не в двадцать лет.

Познакомились мы с Лыткиным-младшим на одном из благотворительных вечеров, и Петя почти год ходил вокруг меня, как кот на цепи: пойдет направо – песнь заводит, налево – сказку говорит. Сказок и песен хватило бы на несколько томов, но я не поддавалась. Не сдавался и он: то и дело приезжал в Усадьбу, заваливал меня цветами, пытался даже осчастливить бриллиантами, но я только посмеялась, предложив ему вместо бриллиантов подарить музею автобус. Он подарил.

Не знаю, чем бы закончились ухаживания Пети, если бы не Павлик, который явился, я думаю, своеобразным катализатором наших с Лыткиным отношений. «Павлик» – Павел Кривцов, известный режиссер, приехал снимать у нас в Усадьбе кино на спонсорские деньги Лыткина-старшего. Петя присматривал за процессом – к тому времени он домогался меня уже несколько месяцев, и мы даже подружились. А тут вдруг Кривцов! Конечно, на его фоне бедный Петя Лыткин сразу сник. Павел Александрович мгновенно положил на меня глаз и начал активно ухаживать – в свойственной ему манере: довольно нагло и фамильярно. В ответ я обдала его арктическим холодом, так что потом он не называл меня иначе, чем царица Савская. Кривцов был лет на десять меня старше, – высокий, вальяжный, талантливый, успешный, он не привык получать отказы от женщин: начинающие актрисы готовы были стелиться ему под ноги, лишь бы дал роль. Но я-то никаких ролей не хотела!