Совы в Афинах

“Что я думаю, так это то, что ты все еще не сказал, выходишь ли ты со мной”, - сказал Менедем.

“Во всяком случае, не прямо сейчас”, - ответил Соклей. “Может быть, я выйду на улицу позже. Может быть, я тоже пойду спать. Ты вздремнул сегодня днем. Я этого не делал ”.

“Я намерен лечь спать”, - сказал Протомахос. “У меня впереди слишком много лет, чтобы отправляться после диких кутежей”.

Приподнятая бровь Менедема говорила о том, что Соклей был молодым человеком, ведущим себя как старик. Приподнятая бровь Соклея говорила о том, что его не волнует, что думает его двоюродный брат. Он подождал, не высмеет ли Менедем его вслух и не затеет ли ссору. Менедем этого не сделал. Он только пожал плечами и направился к выходу из андрона.

“Мне попросить раба поднять тебя вовремя, чтобы ты мог завтра пойти в театр?” Протомахос крикнул ему вслед.

После долгой паузы в дверях, чтобы подумать, Менедем неохотно опустил голову. “Да, благороднейший, пожалуйста”, - сказал он, а затем ушел.

Протомахос действительно отправился спать немного позже. Соклей сидел один в андроне, время от времени потягивая вино и слушая, как Афины веселятся вокруг него. Вдалеке несколько женщин крикнули: “Эй, Эй, эй!" Эй, Эй!” а затем разразились пьяным смехом, изображая из себя менад. Гораздо ближе мужчина и женщина застонали, а затем ахнули. Судя по мягким ударам, сопровождавшим эти звуки, они, вероятно, занимались любовью, прислонившись к стене.

Хотел бы я выйти и хорошо провести время, как Менедем, без всяких задних мыслей, вместо того, чтобы стоять в стороне и наблюдать. Соклей еще раз взял свою чашку, только чтобы обнаружить, что она пуста. Иногда я могу -время от времени. Почему не сейчас? Он пожал плечами. Единственным ответом, который он смог найти, было то, что ему этого не хотелось. Если у меня нет желания это делать, я бы плохо провел время, если бы сделал.

Женщина захихикала прямо у дома. “Давай, милая”, - сказал мужчина. “Мы можем лечь здесь, на моем гиматии”.

Она снова хихикнула. “Почему бы и нет?”

Почему бы и нет? Соклей почти всегда мог найти причины, почему нет. Найти причины, почему ему было труднее. Сейчас он не мог найти ни одной, и поэтому остался там, где был, слушая песни, смех и веселье - и вой собак по соседству, - когда Афины праздновали Дионисию. Наконец, пожав плечами, он вернулся в маленькую комнату, которую выделил ему Протомахос. Когда дверь закрылась, снаружи почти не доносилось шума.

Погружаясь в дремоту, Соклей подумал: Неудивительно, что однажды я хочу написать историю. Кто я еще, как не бесстрастный наблюдатель, наблюдающий за происходящим с края поля? Таким был Геродот, страстно желавший только удовлетворить свое любопытство. Фукидид и Ксенофонт, с другой стороны, не только писали историю, но и творили ее. Может быть, я тоже отправлюсь туда на днях. С этой надеждой, наполнившей его разум, он заснул.

Было еще темно, когда на следующее утро раб постучал в дверь. Грохот заставил Соклея вскочить с кровати, его сердце бешено колотилось, он испугался, что попал в эпицентр землетрясения. Все еще голый, он сделал два шага к двери, прежде чем разум пробудил слепую панику. “Я проснулся”, - крикнул он, и стук прекратился. Он вернулся к кровати, чтобы надеть свой хитон. Стук начался снова, на этот раз через одну дверь. Соклей улыбнулся. Его кузену это понравилось бы не больше - на самом деле, вероятно, понравилось бы меньше, - чем ему.

Он открыл дверь и прошел в "андрон", где Протомахос завтракал хлебом с маслом и разбавленным вином. “Добрый день”, - сказал проксенос. “Поешь чего-нибудь, а потом мы пойдем в театр. Мы доберемся туда до восхода солнца, что должно означать выбор мест”.

“По-моему, это неплохо”, - сказал Соклей. Раб, двигавшийся с неторопливой осторожностью человека, страдающего похмельем, принес ему также хлеб, масло и вино.

Менедем вошел в "андрон" пару минут спустя. Он двигался почти так же, как раб. “Добрый день”, - сказал он тихо, как будто звук собственного голоса мог причинить ему боль.

“Добрый день”, - хором поздоровались Соклей и Протомахос. Соклей спросил: “И как прошла твоя веселая ночь?”

“Приятно - тогда. Я плачу за это сейчас”, - ответил Менедем. Когда раб принес ему завтрак, он откусил от хлеба, но залпом выпил вино. Через некоторое время он опустил голову. “Так лучше, клянусь египетским псом. Снимает головную боль”.

Протомахос поднялся со своего табурета. “Хорошо. Тогда давайте направимся в театр”. Соклей нетерпеливо последовал за ним. Менедем тоже последовал, но с тихим стоном.

Они пробирались сквозь утренние сумерки. Вход находился всего в нескольких кварталах к северо-востоку от дома Протомахоса. Люди стекались к нему со всего города, даже в такую рань. Акценты, далекие от аттического, говорили о том, что многие из них проделали долгий путь, чтобы посмотреть сегодняшние спектакли.

Когда они добрались до театра, Протомахос вручил служителю драхму, сказав: “Это для нас троих”.

“Конечно, лучший”, - сказал мужчина и посторонился, чтобы пропустить их.