Совсем другое небо (сборник)

— Я останусь, мама. Возьмите Йоланку и идите. По ручью к лесу, а потом к Магдалене. Я не отойду от этого парня. Что будет, то и будет. Не могу я уйти. Лацо бы поступил так же. Как подсказывает мне сердце, так я и поступлю…

После этих слов в ее душе сразу воцарилось спокойствие. Она вытащила из шкафа самые теплые вещи и начала одевать Йоланку.

Старуха вышла в сенцы и принялась завязывать корзинку, которую втайне приготовила для Катарины.

В это время вновь заревели моторы машин. Катарина с матерью остановились как вкопанные. Потом обе приблизились к северному окну, чтобы посмотреть, что делается на улице.

Немецкая колонна тронулась к перевалу. Деревня вновь погрузилась в тишину…

Катарина обняла Йоланку, крепко прижав ее к себе. Старуха Марцинова сняла корзину со спины, тяжело опустилась на колени и поцеловала землю.

* * *

Остаток ночи старуха Марцинова и Йоланка провели в чулане.

Катарина дежурила у постели раненого. Она то дремала, то сидела с открытыми глазами, перебирала в памяти последние события. Из этого состояния ее вывел голос паренька. Она зажгла свечку и наклонилась над ним. Он только шевелил губами. Сейчас они отекли еще больше и потрескались от высокой температуры. Лицо его изменилось до неузнаваемости. Катарина быстро поставила свечу на стол и подложила свою руку под голову пареньку, чтобы ему легче дышалось.

Неожиданно она почувствовала, как под ее рукой тело его обмякает и будто становится тяжелее. Потом он весь как-то напрягся. Это была какая-то доля секунды, момент великого бесконечного времени. Щелочки глаз сузились, и больше он уже не двигался…

Утром приехала с мужем Магдалена. Едва Марцинова открыла ей дверь, как та, обняв мать и сестру Катарину, радостно выпалила:

— Свободовцы уже на перевале!

Катарина, не говоря ни слова, обняла сестру и положила голову ей на плечо. Потом они пошли к пареньку. К безымянному пареньку, который нашел под этой крышей родной дом — место, где есть мать, хлеб и соль.

Когда вечерний туман опустился над Ладомиркой, четыре женщины, двое мужчин и тринадцатилетняя девочка пришли на кладбище.

В могилу Лацо Гомбара тихо опустили еще один простой, сбитый из грубых досок гроб, обернутый мешками.

Могильщик Пиханич опустился на колени.

Катарина стояла как каменное изваяние. В ту минуту она, наверное, даже не знала, что делается вокруг нее, зачем она пришла на кладбище. Кругом была темнота. Она почти ничего не видела. Старуха Марцинова держала в руках незажженные свечки: зажечь их не решались.

Пиханич так сделал могилу, что никакие глаза, даже Бугая, ничего не смогли бы заметить. Потом Пиханич взял из руки Марциновой свечку, чиркнул спичкой и все же поставил огонек к низкому деревянному кресту. Пламя колебалось в октябрьском ночном холодном воздухе.

— Катарина, пойдем.

Она стояла не шелохнувшись.

Магдалена, положив руку ей на плечо, сказала громче:

— Ну пойдем же, Катарина… Здесь оставаться опасно…

— Умерли! — выдавила она из себя, будто только что наконец осознала реальную действительность, и расплакалась. Она упала на колени, одним рывком сорвала с головы большой шерстяной платок и распростерла его на могиле как мягкое покрывало. — Чтоб им не было холодно… — проговорила она сквозь рыдания. Потом резко подняла голову: — Я обещаю тебе, что напишу ей. Я знаю ее имя. Ее зовут Мать, так же, как и меня.

Уршуля Чамайова

Цапка скользила в руках, и Уршуле приходилось время от времени вытирать ее краем фартука. С самого утра — а она пришла на картофельное поле чуть свет — небо хмурилось. Ночью прошел сильный дождь, и земля, насыщенная влагой, приставала к ногам, обутым в солдатские башмаки. Мягкая коричневатая масса прилипала ко всему, и потому работа не спорилась. Согнувшись в три погибели, промучилась Уршуля несколько часов, пока не почувствовала знакомую боль в спине. Боль пронзила ее насквозь, и Уршуля Чамайова наконец разогнулась и окинула взглядом местность.

Над полукругом невысоких гор висели тучи. Они тяжело и лениво переваливались за кромку лесов.

Уршуля глубоко вздохнула, подумав при этом, что тучи перенасыщены влагой и им долго не удержать этой тяжести; вот-вот они сбросят свой мокрый груз, и дождь будет обильным. Что делать земле с такой прорвой воды? Опять грязищи будет по колено. Вот и работай как знаешь: хочешь — на коленках, хочешь — на карачках…

Вокруг стояла такая тишина, царило такое спокойствие, что она невольно поддалась этому чувству покоя и погрузилась в свои мысли, хоть ненадолго. Ей вдруг показалось, будто на много верст окрест она одна-одинешенька. Никуда не надо торопиться, никуда не нужно бежать, тщетно пытаясь разрешить свои проблемы в борьбе с колючим и жестоким временем и все больше убеждаясь в том, что заботы — отнюдь не приятный гость в твоем доме.

У макового поля Яна Шути обычно шумно чирикали воробьи — черти сумасшедшие, прямо будто люди верещали! — сегодня же там не было ни одного. Повсюду стояла тишина.