Совсем другое небо (сборник)

Старуха оставила Гомбара в горнице. Выходя, она повернулась в дверях, будто что-то забыла, и тихо сказала: «Спи спокойно!» Потом пошла на кухню посмотреть на раненого. Он лежал на кровати в углу. Вид у него был необычайно жалкий. Катарина расстегнула ему ремень и стала снимать гимнастерку с засохшей грязью. Это удалось с большим трудом. На ремне висела кобура с пистолетом. Раненый был без фуражки, его каштановые волосы слиплись от крови. От брюк остались лохмотья, пропахшие дымом костров. На ногах не было ни портянок, ни носков. Ноги его страшно отекли, так что вряд ли он мог ходить. Но он был жив. Когда она послушала его сердце, то услышала слабое биение. Редко, с перебоями, сердце работало. Казалось, этого человека били всеми камнями, которые торчали на склонах гор. Он с трудом приоткрыл глаза. Его изможденное лицо и потрескавшиеся от жара губы свидетельствовали о тех лишениях, которые выпали на его долю. У Катарины закружилась голова. Она вынуждена была сесть, чтобы не упасть. Она развязала платок, который сполз на шею, обнажив роскошный темный венок кос на голове. Катарина сидела, подперев лицо ладонями.

Старуха Марцинова продолжила ее работу. Она раздела раненого, сняв с него все, что когда-то было формой солдата, прикрыла его толстой льняной простыней и пошла к печке. Открыла дверцу, поворошила угли, подложила несколько сухих поленьев и раздула огонь. Через минуту в печке загудело пламя. Вода в большом чугуне стала подогреваться. Марцинова молча ходила по кухне в самодельных домашних туфлях и готовилась оказать раненому первую помощь. Она все делала очень тихо. Для этого у нее были свои причины, а именно: не разбудить Йоланку; больному нужен был покой, а мертвому Гомбару — уважение. Морщинистое лицо ее было сосредоточенно: эти, морщинки заключали в себе объемистую книгу, в которую жизнь долго вписывала разные эпизоды.

Она хлопотала возле раненого больше часа. В бельевом шкафу нашла куски полотна, застиранные настолько, что они стали тонкими, как шелк. Потом вскипятила и тщательно процедила чай. Правда, чай выглядел не слишком привлекательно, но, по ее мнению, это было несущественно. Несколько раз она подходила к окну, проверяя, не видно ли чего снаружи. Время от времени задумчиво смотрела на молодого человека с землистым лицом, которого привезли из леса. Старуха смотрела так, будто хотела докопаться до самой сути.

Катарина попыталась незаметно выскользнуть из кухни, но старуха все равно увидела ее юбку в закрывающихся дверях. Наверняка Катарина пошла к Лацо. Боже!.. У старухи на глаза навернулись слезы. Нет, нелегко будет Катарине. И Йоланке очень нужен отец.

Она с минуту колебалась, а потом вышла вслед за Катариной. Та стояла у двери в большую комнату, опершись о косяк.

— Катарина, что ты здесь стоишь? Иди ложись в мой чулан. Хоть там и холодно, но зато немного отдохнешь. Здесь можно простоять и до утра, а толк-то какой?

Проскрипели двери чулана, и наступила тишина. Старуха пыталась уловить, когда заскрипит кровать. Но кровать не скрипнула. Как же это так? Под нею кровать просто стонет, когда она переворачивается с боку на бок в ожидании сна. Катарине нужно хорошенько поплакать, облегчить душу. Но, видно, нет у нее слез. Она сейчас как высохший колодец. Прошло почти три часа, но она еще не плакала, не уронила ни единой слезинки, а это плохо. Боже, дай ей это облегчение! Старуха сцепила узловатые руки и прижала их к посиневшим губам.

В такой молитвенной позе она простояла несколько секунд, а потом вернулась на кухню. За столом спала Йоланка, уронив голову на руки. В постели внучки осталась вмятина. Вдруг что-то напугало старуху. Она повернулась и потихоньку подошла к раненому пареньку. Он как будто бы спал, но его лицо не было лицом спящего человека. На нем запечатлелись только боль и долгий путь лишений и испытаний мужества. Марцинова села рядом с ним и стала на него смотреть.

* * *

Так ее и нашел утром доктор. Марцинова сразу определила, что доктор действительно какой-то странный. Перед нею стоял человек небольшого роста. На чем же он приехал? Ведь возле дома не было никакой повозки. Пальто его наверняка сменило нескольких хозяев. Однако все в его одежде было подчеркнуто чистым. Особенно чистыми казались руки с тонкими прозрачными пальцами, будто вылепленными из алебастра. На носу красовались стекла в оправе из стальной проволоки, сквозь которые смотрели серые испуганные глаза. Да, у зятя Саболчика странные знакомые. А вдруг он поможет? Доктор с беспомощным видом долго стоял над раненым с землистым лицом. Видимо, он о чем-то размышлял, и мысли его были невеселыми.

Только для того, чтобы нарушить молчание, Марцинова спросила:

— А что, если отправить его в больницу?

— Нет, это уже не поможет.

— Нет? Почему, пан доктор?

— Поздно. Странно, что он еще живет. У него были какие-нибудь бумаги?

— Нет, мы ничего не нашли. Его вещи здесь. Будет время, выстираю все и сложу.

— Я бы хотел знать, сколько ему лет. Видимо, он молод. По-моему, это совсем молодой паренек. Он еще жив только благодаря своей молодости.