Совсем другая жизнь

— Ты кончала со мной по-настоящему?

— Это не телефонный разговор.

— Я понимаю. Но мы ведь, скорее всего, больше не увидимся. Так что ответь, пожалуйста, честно, ты кончала?

— Один раз — да.

— Спасибо и на этом. До свидания.

Он положил трубку.

Все остальное было несущественно. Главное — она не притворялась в те, самые важные, моменты. Значит, он смог принести ей хоть капельку радости. И это уже само по себе хорошо.

«Неплохо и то, что она бросила меня, а не я ее, — рассуждал он, — все равно страсть остыла бы, рано или поздно. Меня бы начал утомлять наш затянувшийся роман (так всегда бывает). А бросить ее я бы не смог, потому как привык отвечать за тех, кого приручил. Поэтому никого и никогда не бросал сам… Вообще-то, это очень больно, когда бросают тебя. Хорошо, что эту боль я взял на себя, хорошо, что Тоня ушла легко и свободно, по доброй воле. А я сильный. Я справлюсь».

Только… почему же так щемило сердце?

Больше он с ней не встречался. Не знал: где она, что с ней. Вернувшись в Таджикистан, Андрей регулярно отсылал репортажи в «Советский труд». А потом уволился, приехал в Москву и устроился работать в эту газету…

После планерки Андрей пошел в свой кабинет. Отдел расследований сидел в большой распашонке: предбанник и две комнаты друг против друга. Слева сидел начальник отдела, справа — бойцы (как говорил в минуту хорошего настроения шеф).

— Привет, Андрей, — секретарь отдела уже была на своем месте, в предбаннике, — ты был на планерке?

— Только что оттуда.

У нее было экзотическое имя — Сталина. С этой женщиной у Ветрова установилась душевная связь. Это был тот вид душевности, когда до практического интима остается один шажок. Но этот шажок они так и не сделали.

Некогда Сталина была очень красивой женщиной. Одни только белокурые локоны, ниспадавшие до плеч (натуральный цвет) уже возбуждали мужчин. А добавьте к этому большие синие глаза — какое мужское сердце не дрогнет? Правда, теперь все сильнее сказывался ее возраст — морщины, отвислые груди. Неизменно элегантные наряды не спасали положения. По виду Сталина могла одинаково быть хорошо сохранившейся женщиной пятидесяти лет или потрепанной — тридцати. Впрочем, мешки под прекрасными глазами сомнений не оставляли: сказывались следы бурной молодости.

Она держалась несколько надменно. И поначалу Андрей ее сторонился. Но как-то раз в отделе что-то отмечали, и они оказались рядом. Разговорились. Когда Сталина начала рассуждать о литературе (со знанием дела, диплом МГУ, между прочим), ее лицо стало одухотворенным.

— Фет всю жизнь старался выбраться из нищеты, — произнесла Сталина, на глазах расцветая, — стихи были для него так, между прочим. А однако сегодня все, к чему он так стремился (и чего достиг) — богатство, дворянство, уважение в обществе, — давно позабыто. Кто сейчас знает, что Фет был офицером или мировым судьей? Его помнят как раз за стихи. Причем, чем хуже у него становился характер, тем пронзительней и чище были стихи…

Внезапно Ветрову захотелось завалить эту женщину. Прямо здесь. На столе. И заняться безумным, диким, безудержным сексом. Так подействовала на него ее причастность к искусству. Естественно, он сдержался. Но Сталина заметила искру, вспыхнувшую в его глазах, и все правильно поняла. С тех пор между ними и установилась незримая связь.

— Видела тебя вчера по телевизору, — произнесла она, — ты фотогеничный.

— Спасибо на добром слове. — Ветров улыбнулся. — Если меня, тьфу-тьфу, уволят, пойду на телевидение. Дашь рекомендацию?

В сегодняшнем номере у него вышла статья «Бен Ладен прячется в Таджикистане?». Еще когда она готовилась к печати, на одном из телеканалов прочитали анонс и статьей заинтересовались. Съемочная бригада приехала прямо в редакцию и взяла у Ветрова интервью. Вечером его показали в обзоре газет.

— Ты прочитал последнюю книгу Мураками? — спросила Сталина. С некоторых пор она старалась почаще говорить с Ветровым о литературе.

— Да. До сих пор под впечатлением…

Но обсудить книгу им не дали. У Сталины зазвонил телефон.

— Алло, слушаю, отдел расследований, — произнесла она в трубку. — Да, да, Ветров — наш сотрудник. Нет, адрес его не могу дать. А какие, собственно говоря, претензии? Погодите минутку… — Сталина зажала рукой мембрану телефона:

— По поводу твоей статьи какой-то псих звонит. Будешь разговаривать?

— Давай, — Ветрову не хотелось начинать рабочий день с разговора с психом. Но он решил, что прятаться за спину женщины — позорно.

— Слушаю, это Ветров. — Андрей взял трубку.

— Гетворан, варио хум сычим, — раздалось злобное шипение. — Все копаешь? Тебе не жить, сука.

Глава 2

Возле главного корпуса госпиталя имени Бурденко остановился джип с мигалкой. Из машины, держа вешалку с парадным полковничьим мундиром, выбежал майор, на ходу показывая дежурным какие-то корочки, непривычной для этого заведения рысью проследовал в терапевтическое отделение.

— Саня, переодевайся в темпе, — сказал он, передавая мундир человеку, который ждал его в палате.

— Уже опаздываем? — спокойно спросил Игнатьев, сбрасывая больничный халат.

— Да.