Совсем другая тень

— Это только так… звучит громко: заведующий. У нас же здесь, на базе, вся работа пополам. Неважно, кто ты — сторож, заведующий. Ну, что мы здесь делаем… Принимаем отдыхающих. Следим, чтобы всюду был порядок. Инвентарь бережем — причал, лодки, все остальное. Чистоту поддерживаем. Так что с Иваном Федоровичем мы всегда честно делили всю работу. Без обмана.

— Что, Шеленков прямо тут и живет? На базе?

— Да. В этом самом домике. Справа моя комната, слева его. Тут у него все: дом, работа, имущество. Вон его окно, видите?

— Вижу. Какие-нибудь родственники у него есть?

— Никого. Круглый бобыль.

— И никогда не было? Родственников?

— Ну, он мне рассказывал: была у него жена, но лет пять назад умерла.

— Где, не знаете?

— Где-то на севере. Но где точно, не знаю.

— А дети?

— Детей у них не было. Так он говорил.

— Хоть письма-то ему приходят?

— Нет. Во всяком случае, за весь этот год писем не было. Ни одного.

— Ну а знакомые? Приезжал к нему кто-нибудь? Хоть раз?

— Нет, не видел. Здесь-то уж точно все его знакомые — отдыхающие. С ними Иван Федорович и занимается.

— Здесь… А в Москве?

— В Москве… Вообще-то, он несколько раз оставался в Москве. Утром уедет, вечером следующего дня приедет. Если он у кого-то ночевал, значит, есть там знакомые.

— Вам он не говорил, у кого ночевал? Хотя бы намеком?

— Нет. Да я у него никогда и не спрашивал. Все равно бесполезно. Отмолчится.

— Ну а бывало, что он уезжал дня на три? Или, скажем, на неделю?

На лице Голикова отразилось колебание. Рахманов добавил:

— Вы что-то вспомнили?

— Тут такое дело… Иван Федорович страдает радикулитом. Ну и этой весной, в мае, у него было обострение. Он и попросил меня по-дружески отпустить его подлечиться, дней на десять.

— Подлечиться? Куда?

— Нашел он какого-то чудо-врача. В Москве.

— В Москве? В какой-то больнице?

— Не знаю. Знаю только: попасть к этому врачу практически невозможно, масса желающих. А тут представился случай. Конечно, я отпустил. В мае работы мало, еще не сезон. Ну а человек мучается.

— Имя, фамилию этого врача Шеленков не называл?

— Нет. Сказал только, что тот делал ему какой-то особый массаж и выписал мазь. Он этой мазью потом нахвалиться не мог — так помогла.

— И какого мая Шеленков уехал? К лекарю?

— Сейчас… — Голиков помолчал. — Уехал он числа седьмого — перед праздниками. Вернулся же, соответственно, через десять дней.

— Не помните, когда именно? Днем, вечером?

— Вечером. Поздно вечером, часов в одиннадцать.

Все совпадает. Седьмого мая Шеленков — Вадим Павлович вылетел в Сухуми. Позвонил Азизову из города. Восьмого встретился с Азизовым в ресторане «Тбилиси». Одиннадцатого или двенадцатого проверил кредитоспособность будущего «клиента», поговорив с Люкой. Наконец, семнадцатого, после решающего разговора с Азизовым, во время которого были уточнены детали, вернулся в Москву.

— Николай Иванович, сейчас я вам покажу несколько фотографий. Посмотрите их внимательно. Если кого-то узнаете, скажите.

— Ну, давайте.

Рахманов протянул предусмотрительно захваченные фотографии. Здесь были снимки Новлянской, Азизова, Аракеляна, Клюева, Шитикова и Чиркова.

Внимательно их просмотрев, Голиков покачал головой:

— Нет. Никого из этих людей я не видел.

— Никогда и нигде?

— Никогда и нигде. Хотя… — Взял фото Чиркова. — Это лицо вроде где-то мелькало. Но где, не помню. Случайно, он не дачник? Здешний?

— Угадали, дачник. Здешний.

— Тогда встречался. Правда, не помню где.

— А из других никого не видели?

— Никого.

— Жаль. — Рахманов спрятал фотографии. Кивнул на пса. — Собачка эта у вас давно?

— Дик что ли? — Обернувшись, Голиков посмотрел на пса, который при этом навострил уши. — Да нет. Месяца два. В августе я его взял. Из питомника.

— А до этого здесь была собака?

— Была. Тоже Дик. Ну, то вообще был не пес, а чудо. Умней человека. Все понимал.

— Какой породы? Тоже овчарка?

— Нет. Помесь лайки и южно-русской овчарки. Такой огромный был псище. Мохнатый. Одним словом, красавец. А нюх какой… Своего чувствовал за километр.

— Михаил сказал, этот ваш Дик был как-то по-особому обучен?

— Да. Чужого мог порвать, своего слушался. Ну, а отдыхающих не трогал. Стоит человеку поселиться на базе — все. Дик даже не зарычит.

— Куда же он делся?

— А-а… Лучше не спрашивайте. Пристрелили.

— Пристрелили?

— Да. Сволочи какие-то.

— Как же это случилось?

— Вот так и случилось. Без меня. Уехал я в Москву. База осталась пустая, только Дик… Вернулся через пару дней — вижу, лежит. Под проволокой. Как был на цепи, так и околел. Я посмотрел, у него два пулевых отверстия. Одно на шее, другое прямо над ухом. Так только и могли его убить, гады. Иначе он не дался бы.

— Все же за что его так? Может, пытались ограбить?

— Да нет. Я проверил, все было на месте. Ничего не тронули. Просто выродки. Увидели пса, стрельнули из мелкашки и ушли.

— И давно это случилось?

— В июле. Да, в июле.

— Какого июля, не помните?

— Сейчас… Четырнадцатого у нас получка… Четырнадцатого я и вернулся. А уехал на два дня раньше. Двенадцатого.

Интересно, подумал Рахманов. Опять начинаются попадания в десятку.

— То есть Шеленкова уже не было?