«Я не разбирался в себе, — читала дальше Марина. — Дружба наша была короткая. Когда я уехал, не испытывал особой муки и только теперь понял, как ты для меня дорога. Сейчас я совсем нищий душой. Как много я потерял! Почему ты не дала мне времени, чтобы я себя проверил?..»
— Пока ты себя проверял бы, я бы поседела! — вспылила Марина и стала с яростью рвать на мелкие куски исписанные синими чернилами листы длинного письма Николая и разбрасывать их по полу. — Я же замужняя, зачем ты мне пишешь, душу тревожишь? И как же ты не поймешь, что натворил?
Потом остановилась среди комнаты, как окаменела. Плотно сжатые ее губы говорили о злопамятной, непрощенной обиде.
— Ты соображаешь, что делаешь? — собирая на полу бумажки, недовольно спросила у дочери Анастасия Семеновна. — Если Григорий увидит, скандал будет. Сатана его возьми, написал, вспомнил. — Все собранные кусочки она бросила в плиту. Они долго тлели на потемневших углях, будто боролись за жизнь, как автор письма за свою любовь, но потом вспыхнули ярким огоньком и превратились в пепел.
Настроение у Марины испортилось на целый день. Она не понимала Николая. Ей представлялось, что он любил ее не всем сердцем, а какой-то его — частицей. Когда любят по-настоящему, у человека не бывает никаких колебаний. Для нее самой в их дружбе было все ясным и определенным. Она ни перед чем не останавливалась. А ему, видите ли, нужна проверка. «А может, так и делается в культурных семьях?» — задумалась она.
Марина насильно хотела заставить себя отвлечься от дум о прошлом. Но мысли снова назойливо и упрямо возвращали ее к старому: «Почему так произошло?» Иногда ей казалось, что виновата Татьяна Михайловна, которая своими холодными расчетами гасила в сыне его чувства к ней. Но и Николая она в это время совсем не оправдывала.
Вечером у нее разболелась голова. Она сидела на кровати задумчивая, кроткая, держа на руках сына. Григорий сразу заметил ее удрученность. Он подсел к ней, участливо спросил:
— Что запечалилась?
— Так просто, — ответила она.
Григорий не стал настаивать: скажет, когда отойдет. Пошел умываться. Долго чистил намыленной маленькой щеткой замасленные руки, вымыл лицо и шею, расплескав по полу вокруг таза воду.
Марина, поняв, что своим ответом не удовлетворила мужа, сказала:
— Игорьку что-то нездоровится.
Григорий вытерся полотенцем, подошел к жене и попросил на руки малыша.
Но Марина протянула шепотом:
— Не надо.
Григорий насупился, сел на стул: не отец, мол, зачем тебе беспокоиться. Неужели она не понимает, что ему жалко малыша? Он ведь всегда расстраивается, когда мальчик плохо себя чувствует. Ребенок плачет, Марина нервничает, Анастасия Семеновна охает и тяжело вздыхает. Разве может Григорий ко всему этому равнодушно относиться?
Марина успокаивала обидевшегося мужа:
— Игорек только заснул. Не надо его тревожить.
Григорий рано поужинал и лег спать. Ночью его разбудил беспокойный голос жены:
— Гриша, миленький, встань.
Григорий, ероша волосы, позевывая, спросил?
— Что случилось?
— Мальчик помирает… Беги за врачом… Я не могу бросить ребенка, а мама по такой грязи не дойдет и к утру…
Сон как рукой смахнуло. Григорий вскочил с кровати, стал быстро одеваться. Его коробило от извинений жены.
— Что ты мне тут причитаешь, — оборвал он ее.
У порога надел яловые сапоги, схватил с вешалки фуражку и фуфайку, на ходу одеваясь, скрылся за дверью.
Ночная темнота обдала Григория прохладной свежестью. Под ногами крутая грязь липла к сапогам. Григорий стряхивал с ног ошметки, шагал дальше, не сбавляя темпа. Через полчаса перед ним выступили из темноты неясные контуры двухэтажного здания больницы.
Молоденькая сестра выслушала Григория, виновато развела руками.
— Дежурный врач уехал по вызову в Пушкино.
— Человек умирает, а вы мне про Пушкино! — закричал Григорий. — Дайте мне врача!
— Ничем, гражданин, не могу вам помочь, — виновато заморгала она. — Идите сами на квартиру к детскому врачу Крапивиной. Если она согласится…
В доме Крапивиной горел свет. Григорий, подходя к крыльцу, услышал злобное рычание пса. Как только он поставил ногу на порожек, собака, загремев цепью, залаяла в бешеной ярости. Он отскочил в сторону. «Как медведь, зараза, сожрет к черту!» Григорий взял в руки прислоненную к стенке лопату, видно забытую хозяевами, загнал пса в его собачью конуру, громко застучал в наружную дверь. Вскоре загремели железные запоры. Из приоткрытой двери выглянул мужчина, оторопело спросил:
— Что у тебя в руках?
— Лопата, — ответил Григорий.
— Дай-ка ее сюда. Зачем пришел?
Григорий торопливо стал объяснять.
— Проваливай отсюда! — грубо отрубил мужчина и резко захлопнул дверь.
— Отвори! Я за делом пришел! — закричал Григорий. Но ответа не последовало.