Современники

Первая из великих послевоенных строек завершена! Сбылись вековечные мечты народа о соединении русских рек, и ему, старому волгарю, вместе с товарищами предстоит провести свое славное судно первым рейсом из Волги в Дон по степям, еще вчера изнывавшим от жестокого безводья. За годы работы на водном транспорте у Михаила Григорьевича скопилось много благодарностей, поощрений. Но разве могла быть благодарность за долгую честную службу значительней, чем эта! «Да, повезло, повезло!» К удивлению своих товарищей, рулевой, человек известный в команде своей замкнутостью и молчаливостью, стоя у штурвала, о чем-то говорил сам с собой и даже пытался напевать, чего за ним раньше не водилось даже и за праздничным столом.

Канал имени Москвы — это сверкающая сабля, рассекающая холмы, леса, поля и луга. Он уже настолько прочно вписался в окрестный пейзаж, что казалось, будто тек тут всегда, будто вечно его сооружения украшали холмистое, живописное Подмосковье и бархатно-зеленые поймы Калининщины. Все это было настолько знакомо Михаилу Григорьевичу, что в войну он иной раз по ночам проводил здесь суда без единого сигнального огонька, вслепую. Но теперь рулевой смотрел на примелькавшуюся дорогу новым взглядом и даже с удивлением примечал, что тоненькие деревца, посаженные когда-то перед шлюзами, уже превратились в тенистые деревья, образовавшие бульвары, что серую, некогда изрытую строителями землю плотно прикрыли густые лиственные и хвойные леса и то там, то здесь головастые зеленые ветлы, перегибаясь через каменистую бровку откосов, смотрятся на свое отражение в воде искусственной реки.

Все, что еще вчера привычный взгляд воспринимал как нечто само собой разумеющееся, в этом рейсе бросалось в глаза. Когда последний шлюз бережно опустил теплоход в Волгу, а потом до самого горизонта засверкали воды новых водохранилищ, Михаил Григорьевич вдруг удивился тому, как на них людно, как много судов теснится у пристаней и причалов, как часто попадаются навстречу теплоходы, пароходы, буксиры с баржами, буксиры с плотами, буксиры с дровяными гонками, огромные самоходки. Здесь, в верховьях, где раньше в эту пору мальчишки, завернув рубахи, переходили реку у обмелевших перекатов, обводненная река развертывалась необозримо, жила бурно и полнокровно.

Весть, что с необычайной миссией идет вниз теплоход «Иосиф Сталин», опережала движение судна. О нем знали, его ждали и радушно встречали, приветствуя, как посланца всего народа.

Суда издали салютовали ему длинными взволнованными гудками. Команды выстраивались на верхних палубах и, вытягиваясь, отдавали ему честь. У пристаней собирались толпы празднично одетого народа:

— Передавайте привет волгодонцам! — кричали в жестяной рупор с повстречавшегося буксира.

— Стро-и-те-лям ком-му-ни-зма сла-ва! — бесконечно по слогам рубили молодые ребята и девушки, стоя у дощатых домиков в центре огромного, похожего на пловучий остров, плота, медленно двигавшегося вниз по реке.

— Дону низкий поклон! — сложив руки рупором, кричал колхозный пастух, подойдя к самой кромке воды, у которой в полдневный зной утоляло жажду его стадо.

Стоя на корме парусной яхты, загорелая девушка с льняными развевающимися волосами сигналила теплоходу флажками. Рулевой знал язык флагов. Он расшифровал:

— «Поцелуйте за нас героев-строителей!»

Пионеры, чей лагерь снежными хлопьями веселых палаток белел на просторах поймы, высыпав на берег и блестя на солнце коричневыми телами, тоже что-то кричали и бросали в реку венки и букеты.

Казалось, вся Волга, взволнованная предстоящим событием, уполномочивает команду теплохода приветствовать строителей. И цветы, какие только растут на волжских берегах, садовые, полевые и даже комнатные, — массы цветов погружались на теплоход на каждой пристани. Их было так много, что на палубе пахло садом и полем. Под цветы заняли все вазы, всю кухонную посуду, все ведра, какие только нашлись.

Разные люди приносили эти цветы: одни просили передать их героям стройки, другие — кому-нибудь из строителей, третьи — просто бросить в воды канала.

Глядя на эти бесхитростные дары простых и искренних сердец, Михаил Григорьевич думал: он, конечно, не капитан и не парторг судна, а только рулевой, но это его рука в часы вахт направляет судно в этом историческом рейсе. Стало быть, поручения относятся и к нему. И, слушая приветы волгодонцам, звучавшие с трибун во время шумных митингов, которые возникали сами собой у пристаней, когда теплоход приваливал к берегу, или доносившиеся со встречных судов, плотов и гонок, он тихо бормотал себе под нос:

— Передадим, в лучшем виде передадим! А то как же!

Старый труженик радостен, горд. Он сейчас очень добр. Ему хочется, чтобы вместе с ним так же вот радовался весь мир. Именно в этом рейсе он и спросил у капитана разрешения впервые передать штурвал совсем еще молодому матросу Анатолию Шаброву, своему ученику, с которым он прилежно занимался последние месяцы.