Современная жрица Изиды

Ея мрачная, изумленная и почти испуганная физіономія стала быстро проясняться. Глаза такъ и горѣли, она съ трудомъ дышала, охваченная возбужденіемъ.

— Да! — вдругъ воскликнула она, — у васъ очень горячее сердце и очень холодная голова, и не даромъ мы встрѣтились съ вами! Вотъ въ томъ-то и бѣда, что кругомъ слона, ежели я и впрямь слонъ, только однѣ «макашки». Одинъ въ полѣ не воинъ, и теперь, среди всѣхъ этихъ свалившихся на меня напастей, старая и больная, я слишкомъ хорошо это чувствую. Олкоттъ полезенъ на своемъ мѣстѣ; но онъ вообще такой оселъ, такой болванъ! Сколько разъ онъ меня подводилъ, сколько бѣдъ мнѣ устроилъ своей непроходимой глупостью!.. Придите мнѣ на помощь, и мы съ вами удивимъ весь міръ, все будетъ у насъ въ рукахъ…

Меня всего начинало коробить — и отъ радости, и отъ отвращенія. Я былъ у цѣли; но моя роль оказывалась черезчуръ трудной. Я могъ теперь только молчать и слушать. По счастью, ей ужь не нужно было моихъ словъ. Ее прорвало и, какъ это всегда съ ней случалось, она не могла остановиться.

Она пришла въ экстазъ, въ ея горячемъ воображеніи, очевидно, внезапно рождались и созрѣвали самыя неожиданныя и смѣлыя комбинаціи, она почувствовала себя вышедшей изъ такъ измучившаго ее одиночества.

Вѣдь со времени измѣны «Куломбши» и за отсутствіемъ Олкотта она не имѣла сообщника, съ которымъ бы могла отвести душу. Баваджи, какъ существо подчиненное, какъ подначальное орудіе, по своему положенію и развитію не могъ удовлетворять ее. А безъ «личнаго друга» и сообщника, съ которымъ бы можно было бесѣдовать и совѣтоваться нараспашку, тѣша при этомъ свою страсть къ цинизму и насмѣшливости, она долго жить, очевидно, не могла. Она была страшно голодна послѣ невыносимой сдержанности и просто насыщалась въ полномъ самозабвеніи.

— Что жь дѣлать, — говорила она, — когда для того, чтобы владѣть людьми, необходимо ихъ обманывать, когда для того, чтобы ихъ увлечь и заставить гнаться за чѣмъ бы то ни было, нужно имъ обѣщать и показывать игрушечки… Вѣдь будь мои книги и «Теософистъ» въ тысячу разъ интереснѣе и серьезнѣе, развѣ я имѣла бы гдѣ бы то ни было и какой бы то ни было успѣхъ, еслибъ за всѣмъ этимъ не стояли «феномены»? Ровно ничего бы не добилась и давнымъ давно поколѣла бы съ голоду. Раздавили бы меня… и даже никто не сталъ бы задумываться, что вѣдь и я тоже существо живое, тоже вѣдь пить-ѣсть хочу… Но я давно ужь, давно поняла этихъ душекъ-людей и глупость ихъ доставляетъ мнѣ громадное иногда удовольствіе… Вотъ вы такъ «не удовлетворены» моими феноменами, а знаете ли, что почти всегда, чѣмъ проще, глупѣе и грубѣе «феноменъ», тѣмъ онъ вѣрнѣе удается. Я могу вамъ разсказать на этотъ счетъ, когда-нибудь, такіе анекдоты, что животики надорвете отъ смѣху, право! Громадное большинство людей, считающихъ себя и считающихся умными, глупы непроходимо. Еслибы знали вы, какіе львы и орлы, во всѣхъ странахъ свѣта, подъ мою свистульку превращались въ ословъ и, стоило мнѣ засвистѣть, послушно хлопали мнѣ въ тактъ огромными ушами!..

— Однако, вѣдь вамъ случалось же попадаться, — сказалъ я, — и при вашей удивительной неосторожности и разсѣянности, я полагаю, это случалось нерѣдко.

— Очень ошибаетесь! — съ азартомъ воскликнула она, — да, я дѣйствительно бываю и неосторожна, и разсѣянна, но люди, за очень, очень малыми исключеніями, гораздо разсѣяннѣе меня, это просто какія-то сонныя тетери, какіе-то слѣпцы, совсѣмъ ничего не замѣчающіе! Повѣрите ли, что за все это время, и до теософическаго общества, и послѣ его основанія, я, можетъ быть, всего двухъ-трехъ человѣкъ встрѣтила, которые умѣли наблюдать и видѣть и помнить то, что вокругъ нихъ происходитъ. Просто диву даешься! По меньшей мѣрѣ, девять десятыхъ людей совсѣмъ лишены способности вниманія и точной памяти о происходившемъ хоть бы за нѣсколько лишь часовъ передъ тѣмъ. Сколько разъ случалось, что, подъ моимъ направленіемъ и редакціей, составлялись протоколы разныхъ происшествій и феноменовъ, и вотъ, самые невинные и добросовѣстные люди, даже скептики, даже прямо подозрѣвавшіе меня, подписывались en toutes lettres свидѣтелями подъ этими протоколами. А вѣдь я-то знала, что все было вовсе не такъ, какъ значилось въ протоколахъ. Да-съ, милостивый государь мой, смѣю васъ завѣрить, что въ исторіи, даже самой документальной, гораздо больше фантазіи, чѣмъ правды!

— Можетъ быть, только все жь вы попадались, вѣдь не у одного же меня такая, по вашему выраженію, холодная голова.

— Ну, и что жь, и попадалась, а когда попадалась, то вывертывалась, и всегда кончалось тѣмъ, что поймавшіе меня все-таки оставались при пиковомъ интересѣ.

— Неужели вы одна — авторъ философскихъ и иныхъ писемъ Кутъ-Хуми?

— Нѣтъ, иной разъ мнѣ приходили на помощь челы, и Дамодаръ, и Субба-Рао, и Могини…

— А Синнеттъ?

— Синнеттъ пороху не выдумаетъ; но у него прекрасный слогъ… Онъ отличный редакторъ.

— А Олкоттъ?