Современная повесть ГДР

Наверное, это прозвучит несколько глупо, но я бы сказал, что вода была как шерсть — такая же мягкая и теплая. Мы бултыхались в ней, словно тюлени, пускали друг другу в лицо фонтанчики и хохотали. Потом мы валялись на берегу голышом и смотрели на озеро, на его ровную, как стекло, гладь.

Камышовый пояс на противоположном берегу был зеленого цвета, кустарник за ним — темно-зеленого, а кроны деревьев за кустарником — такого глубокого зеленого цвета, что выглядели почти черными на фоне светлого вечернего неба с желтой луной. Камыш, кустарник и деревья отражались в водной глади, и луна — тоже. Если не вглядываться, трудно было определить, где настоящая луна: наверху или внизу. Мир удвоился, мир был большим и красивым. Отец бросил камешек в воду, деревья заколыхались и расплылись.

— Гиббон, дорогой мой, мне нужно с тобой поговорить, — сказал отец.

В предчувствии беды у меня екнуло сердце.

Отец сказал, что с матерью им дольше не жить. Мне тут же в голову пришла сцена, вспоминать о которой я не любил: крик матери. «Я старалась, готовила, а этот паршивец воротит нос!» Крик отца: «Могла бы хоть раз приготовить что-нибудь другое, а не свинину в кисло-сладком соусе!» Возмущение матери: «Это же азиатская кухня!» Мои слова: «Не люблю азиатскую кухню». Угроза матери: «Ты будешь есть!» Протест отца: «Не принуждай его!» Содержимое тарелки вместе с ножом летит в кастрюлю. Мать снова шлепает мне в тарелку кисло-сладкий кусок. Потом мне дают деньги на кино или на мороженое. Они больше не любят целоваться, им не терпится поскандалить, и они не хотят, чтобы я мешал им. В результате отец со мной оказывается в Пелицхофе, а мать с большой лысиной на Балатоне.

Отец сказал, что они оба слишком поздно поняли, что не подходят друг другу.

— А старый Вольдемар, значит, подходит?

Отец пожал плечами. Во всяком случае, он ее больше устраивает. В служебном отношении. Он тоже специалист по торговле, имеет квартиру в большом городе. Мать ее уже полностью обставила, и, насколько ему известно, в квартире есть детская комната с новой мебелью.

— Они ведь только что были на Балатоне, неужели у них уже появился ребенок?

Отец сказал, чтобы я не разыгрывал из себя дурачка. Разумеется, комната предназначена для меня и ждет, когда я в нее вселюсь.

Нет, этого не может быть! Это невероятно! Это меня доконает! Они обращаются со мной как с грудным младенцем, которому все равно, куда поставят его кроватку. В Пелицхофе живут мои дедушка с бабушкой, я довожусь им родственником. Здесь разгуливает по крыше кот Мунцо. Здесь в конюшне стоят Макс с Лизой, смирные лошади, даже я могу на них кататься. Здесь на трубе сидит тетушка Паула. Если развод неизбежен, если родители больше не подходят друг другу, если мне не придется больше жить в Хоэнцедлице, тогда пусть моя кровать стоит в каморке под крышей у дедушки с бабушкой.

— Я останусь в Пелицхофе, — сказал я.

Отец ответил, что суд постановил передать права на мое воспитание матери. Брак, кстати, уже расторгнут.

От возмущения на глазах у меня выступили слезы. Родители развелись за моей спиной, потихоньку, самым что ни на есть предательским образом.

Отец объяснил, что им не хотелось меня травмировать.

Но почему же он за меня не боролся, как боролся за чистоту леса и за дедушкину честь?

— Ах, Гиббон…

Казалось, отец вот-вот заплачет. Он находился в чертовски невыгодном положении, в смысле своего образования и так далее. Он был, так сказать, обузой для преуспевающей женщины. Кроме того, имелось и еще одно обстоятельство. Мать все равно мне об этом расскажет. Однажды во время крупной ссоры у матери, как бы это получше выразиться, сорвалась рука, она хотела его ударить. Он поймал руку и, завернув ее за спину, уложил мать на кушетку.

Я-то знаю, какая у моего отца силища. Но у судей этот силовой прием не вызвал никакого восторга, они даже грозились, что накажут отца. Отец не стал бороться, потому что ему было стыдно. Он ни словом не обмолвился на суде о большой лысине. На это имелись веские причины. Он любил мою мать в течение многих лет и не мог допустить, чтобы воспоминание об этом счастливом времени навсегда исчезло.

И опять я подумал: это невероятно, это меня доконает. Он разыгрывал из себя порядочного человека и думал не обо мне, а о своей старой любви. И мать думала не обо мне, а о своем новом муже.

— Я согласился с решением суда, — сказал отец. — Ребенок должен жить с матерью. Лето скоро кончается, и нам придется расстаться. С завтрашнего дня начинается новая жизнь. За тобой заедет дедушка Паризиус. К обеду ты уже будешь в городе.