Современная чехословацкая повесть. 70-е годы

Он залпом проглотил кофе и бросил ложечку в чашку. Поправляя свободной рукой очки, повторил с раздражением:

— Мало тебе этого?!

— Послушай, — сказал я, — сейчас бы нам, пожалуй, подошла бутылочка или что-нибудь в этом роде, хотя бы чай с ромом. Ты, братец, в жизни не сиживал в прокуренной конторе участка, до отказа забитой людьми, один на другом, и все пьют из бутылки вкруговую, пока не осушат до дна. Ничего мне не говори, братец. Я рисковал их жизнью! Ну, это ты в точку попал.

Допрос слишком затянулся, и было ясно, что идет он совсем не так, как задумал Смолин. Прошекова рассеянно глянула на часики; казалось, она дремлет — но нет. Она была начеку.

— И не называй меня Йозефом, ладно? Говоришь, я играю человеческими жизнями, так что будь добр без Йозефа. Пойми, я не против, чтобы ты смотрел на мир своими глазами. Но попробуй хоть изредка, хоть раз в сто лет, посмотреть на человека через его собственные очки, может, увидишь его совсем не таким, каким привык видеть. У тебя свои очки, и они, может, малость искажают картину. Итак, ты утверждаешь, что из-за меня, сотрудника дорожного управления, рудненский завод сорвал поставку оборудования.

— Если хочешь — да, из-за тебя, товарищ Зборжил.

Я не собирался вставать, но приподнялся, опираясь на стол, рука моя скользнула по гладкому стеклу — так вспотели у меня ладони. Я засмеялся, но смех получился неудачным — не то попытка изобразить веселое настроение, не то ухмылка, сопровождающая вздох.

— Так. Вот и нашли виноватого. Все управление по-прежнему непорочно, как лилия, и в нем полный порядок.

— Послушайте, — вмешалась Прошекова. — Можно мне тоже сказать?

Смолин осекся. Я видел по его лицу, что ему необходимо посоветоваться, а не с кем. Меж тем Прошекова, эта сонная поставщица соли для занесенных дорог, была начеку и следила за нашим спором внимательнее, чем я думал.

— Вам слово, товарищ Прошекова.

«К чему эта комедия?» — мелькнуло у меня в голове. Оба они давно на «ты», а сейчас, чтоб подчеркнуть официальность моего изобличения, перешли на безличное «вы». Должен же был кто-то закончить разговор, раз Смолин торопится сообщить куда надо, что он выявил и наказал виновного. Завод не вывез пресс, где-то потребуют неустойку, придется платить, а необходимость зря выбрасывать деньги всегда вызывает чувство потери. Что касается моей потери, то она уже вырисовывалась на горизонте, и с этим следовало примириться.

— Мы не хотим тебя обидеть, Зборжил, правда. Пойми ты, прошу тебя. Ведь наша организация призвана и защищать своих членов.

— Так защищайте их, черт возьми, а не болтайте об этом!

— Да в твоем случае это просто невозможно. Доказательства очевидны.

Она посмотрела на меня своими шоколадными глазами, приголубила, словно хотела успокоить, прежде чем нанести удар в спину.

— Люди жалуются, ты с ними плохо обращаешься. И знаешь, товарищ начальник отдела, твоя личная жизнь меня в общем-то не касается, но… Господи боже, чего ради ты путался с женщиной там, на участке?

Ага, за Илону взялись. Но я ее в обиду не дам. Илона красивая. У нее есть абсолютно все, что положено иметь красивой женщине, к тому же она простодушна — и именно потому, что она такой уродилась, она искренна и умеет радоваться всякой малости. Когда мы, одолев чудовищные горы снега, веселились в Рудной, она только и делала, что следила за Бальцаром — как бы не перепил. Ее переполняло веселье и радость, и она не скрывала этого. По-моему, одна половина участка в нее влюблена, а другая половина ездит на работу ради нее.

— Стоп, это интересно. Уж я-то должен бы кое-что об этом знать!

— Настоящий мужчина не станет отрицать, что у него есть что-то с женщиной.

— Возможно, но он не станет и кричать об этом на всех перекрестках. Видел меня кто-нибудь где-нибудь с Илоной Карабиношовой?

— Ах, черт, и тут Илона! — Смолин широко ухмыльнулся, как бы говоря, что и сам бы не возражал, если б Илона подарила его взглядом.

Прошекова вздохнула и глянула на него с укором.

— Вас видели не менее десяти человек. Зачем же вы отрицаете?

— Пожалуйста, продолжайте. Не то я рехнусь от того, как мало вы про меня знаете. Ведь все эти три дня я только и делал, что тискал баб в грузовиках и заканчивал свои делишки в сугробах. А то с чего бы мы на целых двое суток опоздали расчистить дорогу? Смотрите не ошибитесь — ваши сведения дьявольски неполны. Уж собрались хорошенько очернить кое-кого — допишите то, что слышите сейчас!

Смолин уставился в пространство, потом вопросительно глянул на меня. Видно, понял, что его замысел рушится; он совершенно ясно видел: серьезного разговора не получилось, и теперь пытался хотя бы взглядом договориться с Прошековой, которая явно готовилась прервать мою самообвинительную речь.

— Дали б мне хорошую порцию спиртного, я бы вам столько на себя наговорил, что вы бы меня не один, а пять раз выгнали!

— Притормози! — заорал Смолин. — Хватит трепаться!

— Тащи коньяк, нечего его сушить в шкафу, — сказал я. — Увидишь, как расшуруем дельце. Может, даже извинишься передо мной. А?

— Вряд ли, — буркнул Смолин.