Совместимая несовместимость

В эту секунду раздались два звука — у Ивана громко заурчало в животе, а в дверь деликатно постучали. Он положил руку на живот. Дверь приоткрылась, и Варвара, просунув в комнату голову с уложенными в фантастическом беспорядке волосами, медленным речитативом пропела:

— Михаи-ил, ужин гото-ов... Ой, Вань, ты тоже здесь? — Она улыбнулась и вошла. — Ну вот и хорошо, а то мне неудобно было вас беспокоить... Прошу к столу, тетя Клава праздничный ужин приготовила!

— Ой-ой-ой, какие мы культурные! — протянул Иван.

Мишка медленно и неохотно, но послушно сел. И, надевая ботинки, попросил:

— Варя, может, будем на «ты»? А то как-то странно получается — с ним на «ты», со мной на «вы», а я ведь его младше...

— Да? — невежливо удивилась Варвара. — Ну да, да, конечно, будем на «ты»... Это я так, по привычке «выкаю», как в школе учили...

— Да не болтай — в школе ее учили! — зачем-то перебил ее Иван. — Наверное, растерялась перед незнакомым дяденькой, так и скажи...

— Почему это я растерялась? — обиделась Варвара. — Видали, мы таких «дяденек»!

— Да ну?! Где ж вы их видали? — заинтересовался он.

— Где надо, тебе знать не надо! — отчеканила она и, едва ли не показав ему язык, скрылась за дверью.

— Один — ноль, — заметил Мишка.

— Да, вот так-то...

Иван вздохнул и мечтательно провел рукой по неровной беленой стене за кроватью.

— Ничего не изменилось, надо же! А ведь десять лет прошло... С ума можно сойти.

Уже в коридорчике Мишка вдруг сказал:

— А забавная у тебя подружка. — И ехидно поинтересовался: — Ты ее только курить научил?

— Да, — неопределенно согласился Иван.

Перед тем как снова войти в комнату с большим креслом и секретером, он положил руку на плечо Горелову.

— Я ведь говорил, что тебе здесь понравится...

— Мне здесь нравится, — серьезно уверил тот.

ГЛАВА 7

Ужин этот Иван всегда вспоминал с чувством нежной радости и волнения.

Тетя Клава, как она велела им себя называть, была сама доброта и сердечность. Она была невероятно сентиментальной, из породы тех женщин, которые самозабвенно льют сладкие слезы над мыльными операми, не важно, нашими или импортными, и ко всем окружающим относятся как к малым неразумным детям, которым непременно надо помогать и постоянно оберегать от бесконечных жизненных трудностей. Впрочем, это нисколько не мешало ей быть восхитительно практичной и оставаться в наши трудные времена одной из самых зажиточных хозяек в городе.

Она сразу же приняла Ивана как родного, не говоря уже о Мишке, при взгляде на которого моментально прослезилась, и окружила их прямо-таки материнской заботой, ни на секунду не переставая хлопотать вокруг двух замученных нервной столичной жизнью и плохой экологией великовозрастных разгильдяев. Эта беспрестанная суета странным образом не утомляла тетю Клаву, видимо, потому, что очень шла ей — ее круглым серо-синим глазам, с вечно поднятыми от удивления выщипанными бровями, ее аккуратному курносому носику, розовым, все еще очень красивым губам и пепельным волосам; а также приятной округлости формам и даже хорошенькой крепдешиновой блузке — синей в белый горошек, с белым же кокетливым воротничком. Да и вообще все эти хлопоты были своеобразной, очень удачной формой кокетства, что, разумеется, никак не умаляло их искренности и практической пользы. И даже соседу Боре Сделай Движение, семидесятилетнему крепкому пьянчужке, которого она знала всю свою жизнь и который был лет на пятнадцать ее старше, она все старалась подложить в тарелку кусочек помягче, хотя Боря, съевший в начале вечера две вареные картошки, уже к еде не притрагивался, больше интересуясь так кстати купленным портвейном.