Советский Пушкин

Первое, на что следует указать в качестве источника гуманности Пушкина, — это буржуазное просвещение XVIII века, особенно французское. Критика предрассудков, невежества, абсолютизма, церкви, идеи политической свободы и гражданского равенства, признание права на счастье здесь на земле, по своему рецепту, в личной жизни, в своей семье, в кругу друзей, так, как хочется свободному сердцу, а не так, как приказывают интересы правительства, рода, дворянской чести или какие-либо другие негуманные мотивы, — все это взято из идеологии европейского просвещения. Самыми разнообразными путями проникали в голову юного Пушкина эти для Европы уже не совсем новые, но для России злободневные и свежие потоки, идей. Он черпал их из книг, которые предшествовавшее ему поколение в своем большинстве принимало не очень всерьез, как источник развлечения, как оправдание права на довольно низменные наслаждения, и содержание которых Пушкин всасывал в себя как формообразующее начало его складывавшейся личности. Он зачитывался и Вольтером, и Руссо, и Расином, и Мольером, и другими меньшими богами просвещения. Через их призму он изучал авторов классической древности, знакомство с которыми входило в минимум образованности XVIII века. Франция XVIII века говорила с Пушкиным и через произведения образовавшейся уже русской литературы; она слала свои отголоски даже через преподавание в лицее, стоявшее не на очень высоком уровне. Политические идеи XVIII века отражались в декабристской идеологии, которой Пушкин сильно увлекался.

Размер влияния рационалистического, материалистического по своему духу буржуазного просвещения на Пушкина особенно рельефно выявился, когда с Запада потянуло другим ветром — индивидуалистически-идеалистическим, иррационально-мистическим, когда на смену классицизму в литературу пришел романтизм. О литературных опытах Ленского, складывавшихся под влиянием немецкого романтизма и немецкой идеалистической философии, Пушкин писал иронически:

Так он писал темно и вяло
(Что романтизмом мы зовем,
Хоть романтизма тут ни мало
Не вижу я…)

Можно попытаться возразить, что в этих строчках из «Евгения Онегина» нельзя видеть адекватного выражения собственного отношения Пушкина к романтизму. Мы уже знаем, что такое возражение было бы необоснованным. Сравнение с письмами и критическими высказываниями Пушкина доказывает, что они выражали подлинный взгляд поэта. Под романтизмом Пушкин, как мы уже указывали, понимал свободу вдохновения — и только. Школа романтическая «есть отсутствие всяких правил», — писал он. Общепринятое истолкование романтизма Пушкин отвергал.

«Под романтизмом у нас разумеют Ламартина, — писал он А. А. Бестужеву 30 ноября 1825 года. — Сколько я ни читал о романтизме, все не то; даже Кюхельбекер врет».

«Французские критики, — пишет Пушкин в другом месте, — имеют свое понятие о романтизме. Они относят к нему все произведения, носящие на себе печать уныния или мечтательности».

А уныние и мечтательность, то есть пессимизм и идеализм, были для Пушкина неприемлемы. Не идеалистическую субъективность, а реалистическую верность действительности в противоположность условной неестественности классицизма взял Пушкин у романтиков:

«Отказавшись добровольно от выгод, мне представляемых системою искусства, оправданной опытами, утвержденной привычкою, я старался заменить сей чувствительный недостаток верным изображением лиц, времени, развитием исторических характеров и событий… Словом, написал трагедию истинно романтическую».

(Набросок предисловия к Борису Годунову.)