Я не смог сразу поговорить с ним, потому что наш авангард увидел каких-то мирных жителей, спускавшихся к нам. Скорее всего, бедняги бежали с поля боя, однако надлежало принять все меры предосторожности и допросить их. Мы дали им спуститься до входа в деревню и неожиданно их схватили — впрочем, они рассчитывали нас увидеть. Перед нами стояла целая семья: дедушка, бабушка и две дочери с четырьмя детьми — сыновья наверняка остались воевать и знали, что мы пришьем их на месте. У них был осел с какими-то тюками, мы все обыскали, но нашли только одежду, кастрюльки и прочее барахло. Они стояли ни живы ни мертвы от страха и озирались, ища глазами других жителей деревни. Мы их разделили: детей в одну сторону, взрослых — в другую, чтобы запугать. Затем повели в дом и стали допрашивать каждого по отдельности, чтобы потом иметь возможность сравнить разные версии. Сначала я спросил у деда, откуда тот пришел, куда шел; я делал вид, что записываю, чтобы его ободрить. Я старался держаться как можно профессиональнее и говорить дружелюбно, чтобы он чувствовал, что ему доверяют. С каждым вопросом он успокаивался, объяснил, что они вышли накануне вечером, что провели ночь в горах, укрывшись в гроте, и что начали снова спускаться на рассвете. Они понимали, что при спуске встретят солдат, но непонятно какой армии; перед выходом им сказали, что вся долина еще удерживалась их войсками. «До вчерашнего дня», — сказал я ему. А теперь этот склон — наш. Он произнес «а-а» без каких-либо комментариев. Я поблагодарил его, отпустил и привел одну из его дочерей. Лет тридцати, испуганную и дрожащую. Внешность обычная, ничего особенного, только меня раздражал ее простецкий вид. Она рассказала в точности ту же историю, что и старик. Когда я спросил, чем занимается ее муж, она стушевалась и ответила «умер». Я знал, что она лжет и что он где-то в горах воюет против нас. Я собирался ответить ей, что она лжет, но тут услышал внизу женские крики и вопли. Я сделал вид, что ничего не происходит. Пристально посмотрел женщине прямо в глаза, подождал несколько секунд. Крики снизу сменились резкими повторяющимися стонами.
— Ты уверена, что твой муж умер?
Ее лицо дрожало и дергалось, она нервно стучала ногой по полу. Внизу ее сестра закричала еще громче.
— Ну?
Она разрыдалась и сказала, что нет, что он еще воюет наверху с остальными, но что, скорее всего, он там погибнет, поскольку уже вчера, когда мы ушли, у них почти кончились боеприпасы.
— Очень хорошо.
Это была отличная новость; судя по всему, их база скоро сдастся, и мы займем обе долины целиком. Внизу крики стихли. Я позвал парня, которого поставил часовым у двери.
— Порядок, можешь ее отвести. Приведи сестру.
Он как-то нехорошо осклабился и сказал:
— Не уверен… в состоянии ли она…
— Делай, что приказано, и вели остальным, чтобы сидели тихо.
Я понимал, что они ничего не сделают, но я был начальником и не мог такого допустить.
Через пять минут привели сестру. На нее было страшно смотреть: все лицо в кровоподтеках, из-под разорванной одежды торчали груди, которые она старалась прикрыть руками, по щекам текли слезы.
Все это мне уже порядком надоело. Я задал ей пару формальных вопросов, она отвечала, икая и стуча зубами. Я разозлился, взял ее за руку и сказал: «Все, выходим, можете идти».