Совершенно секретно

Решение Брэдли устроить в сотрудничестве с Монтгомери, на основе одержанного в Фалезе успеха, ловушку для немцев привело к самому неприятному эпизоду в англо-американских взаимоотношениях на поле боя за все время войны. Это был период стремительных действий, напряженных ожиданий и всеобщей раздражительности. Чтобы создать ловушку, английские части должны были сняться с позиций, на которых они окопались, и перейти в наступление на гористую местность, где немцам тоже пришлось все это время окапываться, организуя оборону. Справедливость требует отметить, что действующим английским частям надо было немедленно произвести наступление на такой же местности и в таком же масштабе, как при первоначальном наступлении у Сен-Ло, к которому американцы готовились несколько недель, накапливая силы. Кроме того, англичане атаковали район, жизненно важный для немцев, и те дрались отчаянно, стремясь не допустить окончательного окружения.

Разногласие между английским и американским командованием возникло из-за того, что для смыкания клешей англичанам надо было пройти только тридцать миль, тогда как американцы, наступавшие с юга, должны были преодолеть огромную дугу в сто двадцать пять — сто пятьдесят миль длиною, волоча за собой обозы. Но, в конце концов, американцы вышли туда, куда должны были выйти, и обрушились на то, что недавно было тылом германских оборонительных позиций, — тогда как наступление англичан выдохлось в пункте к северу от Фалеза. К югу от Фалеза есть город под названием Аржантан. Как раз за Аржантаном, со стороны Фалеза, проходила разграничительная линия, условно разделявшая зону военных операций обеих армий — английской и американской. Части генерала Паттона, видевшие свою задачу в заполнении горловины, с ходу заняли Аржантан и, не останавливаясь, перешли этот рубеж. Монтгомери, еще бывший тогда номинальным главнокомандующим сухопутными силами, нашел, что это для него подходящий предлог проявить свою власть: он приказал Паттону вернуться в американскую зону операций, по ту сторону разграничительной линии. Выждав некоторое количество времени, которое он считал достаточным, — насколько я помню, два или три дня, — Паттон создал временный корпус, назначил его командиром своего начальника штаба Гаффи и оставил его в Аржантане для охраны горловины, а сам повел войска к Сене.

При всей своей склонности к браваде Паттон — талантливый полководец, владеющий искусством командования танковыми войсками на открытой местности. Многие подчиненные считали его грубым и бесчувственным (на самом деле он чрезвычайно чувствителен, даже сентиментален), а он спасал им жизнь. Он правильно оценивал ударную мощь танковой колонны и, пользуясь этим знанием, выигрывал сражения, жертвуя сотнями там, где другие генералы потеряли бы тысячи. Теперь корпус Паттона ворвался, как смерч, в тыл разбитого врага, пожиная богатые плоды своего дерзания.

Однако еще целых десять дней после этого, разбитая, но не утратившая способности к организованной обороне немецкая армия отступала через фалезскую горловину, сохранив достаточную боеспособность, чтобы переправиться затем через Сену и, наконец, укрыться в бетонных сооружениях на германской территории.

В настоящее время спор о заполнении фалезской горловины не имеет почти никакого практического значения[22]{22}, поскольку, с одной стороны, факт совершился, горловина заполнена не была и значительная часть немецкой армии из окружения ушла, а, с другой стороны, ускользнувшие части были так жестоко потрепаны, что навсегда утратили всякое значение как боевая сила. Большая часть дорог, ведших из глубины мешка к фалезской горловине, и дорога через самый Фалез находились под непрерывным артиллерийским огнем в течение всего боя, который длился в общем шестнадцать дней. Погода стояла хорошая, и авиация союзников сновала взад и вперед над горловиной, сея смерть и уничтожение.[23]{23}

Когда был занят отрезок дороги, проходившей прямо перед американской дивизией, он оказался покрыт таким толстым слоем немецких трупов, что пришлось вызвать бульдозеры, чтобы скинуть их с дороги и снова сделать ее проезжей. Захваченные в этот период донесения германской разведки генеральному штабу содержат жалобы на губительный огонь американских истребительных самолетов, которые "преследуют даже велосипедистов и отдельных бойцов".