…Целый месяц Панама подвергалась разграблению. Помимо сокровищ, которые испанцы не успели вывезти на кораблях или спрятать в джунглях, Морган захватил множество заложников из числа именитых горожан и потребовал с них небывалый выкуп. Когда он наконец выступил из города в обратный путь, сопровождаемый караваном из 175 тяжело нагруженных золотом и прочими драгоценностями мулов, Панама походила на пепелище. Разрушение было столь полным, что проще было возродить столицу на новом месте, нежели разбирать руины. Развалины Старого Города быстро поглотили ненасытные джунгли, и о них позабыли на целых двести пятьдесят лет…
3
Итак, Георг Вильямс стал первым, кто усомнился в том, что зимой 1671 года абсолютно все сокровища покинули Панаму. Более того, он поставил под сомнение и укоренившееся в умах последующих поколений представление, что пиратам досталась хотя бы десятая часть того золота, которое осталось спрятанным в разграбленном ими городе. Особенно ему не давало покоя упоминание о золотой статуе Богоматери с младенцем в одной руке и глобусом в другой. Согласно сохранившимся старинным хроникам, эта Богоматерь стояла в главном соборе Панамы, и если бы флибустьеры увезли ее с собой, то об этом стало бы известно всему миру. Но после пиратского набега она как в воду канула. Бесследно исчез также двухметровый серебряный подсвечник, собственность того же собора, а также касса епископской курии — большой сундук, набитый золотыми монетами с клеймом местного монетного двора: ни одна из этих монет не хранится ни в одном из музеев мира и ни в одной нумизматической коллекции, а это автоматически означает, что сундук этот до сих пор покоится где-то в подземных тайниках Старого Города…
Много еще чего выяснил Георг Вильямс, “обтачивая” свою гипотезу в пыльных и душных архивных подвалах. Наконец он решился донести о своих изысканиях панамскому правительству и потребовать у него разрешения на проведение раскопок на территории старого города. Панамское правительство с пониманием отнеслось к идее англичанина, но в качестве гарантий потребовало 10 тысяч залога в счет доли от сокровищ, которые Вильямс намеревался найти в развалинах исторической столицы. И хотя Вильямс не обладал нужной суммой, он все же не был обескуражен таким отношением властей к проблеме — он хорошо изучил латиноамриканцев, и знал, что когда дело доходило до финансов, бюрократы всех испаноязычных стран становились прижимистее всякого ростовщика. Но Вильямс знал также и то, что любого, даже самого упрямого осла в конце концов можно убедить в чем угодно, и потому сдаваться не собирался. Переговоры велись довольно долго, но в 1926 году было достигнуто наконец условное соглашение. Вильямс обязан был продемонстрировать свой аппарат, и от результатов попытки зависело, выдадут ли ему без залога концессию на поиски сокровищ, или дело опять будет отложено в долгий ящик.
…Пробираясь сквозь заросли джунглей, скрывающих старый город, Вильямс заранее наметил место для поиска клада — между развалинами величественного некогда католического храма и руинами дворца епископа. На демонстрацию своих возможностей он пригласил все правительство Панамы во главе с самим президентом. “В присутствии важных особ я настроил свой аппарат, — записал Вильямс впоследствии в своем дневнике, — и произвел необходимые замеры. Когда в наушниках раздался многообещающий писк, я отметил точку, где этот писк был сильнее всего, а затем приказал рабочим выкопать глубокую яму. Когда дело было сделано, я сам взялся за лопату, и умирая от страха, что попытка кончится крахом, стал ковырять ею песок на дне. Наконец лезвие лопаты звякнуло о металл, и через мгновение под ним что-то блеснуло. Я испустил сдавленный вопль, а все, кто следил за моей работой, затаили дыхание. Блестела церковная чаша из чистого золота. Дрожащими руками я стряхнул с нее песок, но тут же пришел в себя и с самоуверенным видом вручил президенту. Ясно, что находка произвела прямо-таки ошеломляющее впечатление, и панамское правительство уже не медлило с разрешением на концессию”.
…Поиски Вильямс начал с руин собора, и вскоре потрясению и изумлению панамцев не было предела. В одном из подземных коридоров была найдена богатая коллекция предметов церковного обихода: здесь были золотые кувшины для вина и воды, золотые кубки и блюда, прекрасные резные кадильницы из золота и серебра, паникадила, массивная дароносица, украшенная рубинами и изумрудами, редкий шедевр золотильного искусства. Была еще одна изумительнейшая, и, пожалуй, самая ценная находка — дверцы от ковчежца для святых даров, отлитые из тяжелого золота, украшенные выпуклым резным орнаментом. Положение найденных предметов свидетельствовало о том, что их в спешке спрятали члены капитула[21].