Соучастник

Жена в любую минуту может вернуться домой, испуг, потом радость. «Твоя комната ждет, вселяйся, — сказала бы она, — начнем все сначала»; в этом «начать сначала» у нас большой опыт. Когда я замолчал и канул в клинику, она была очень усталой. Если она не заботится о себе, то я, наверное, не буду тем более. Другое дело, когда я был в тюрьме; собственно, без тюрьмы я с радостью обошелся бы, но ведь не я туда себя посадил; а сейчас, когда я играю в сумасшедшего, она не обязана оставаться одна. Почувствовав, что я ослабел, она оставила меня в мгновение ока. С какой стати она должна жертвовать всей своей жизнью ради человека, который скорее сумасброд, чем сумасшедший! Пока я, в домике на околице деревни, вечерами ждал докторшу, она ужинала со своим другом, утром они просыпались вместе, выходили на люди, она уже не скрывала его, они стали парой и сами привыкли к этому, как привыкли другие. Друг ее, может быть, переедет теперь обратно в свою квартиру, но она не порвет с ним отношений: ночь будет спать у него, другую — дома. Не только ведь мужики рады, когда у них несколько любовниц: она тоже справится с нами двумя. Каждая вторая ночь — для меня даже много; я люблю перед сном почитать в постели, свет лампы никому не мешает, ты ни на кого не натыкаешься под одеялом, не нужно держать книгу в левой руке, потому что ее голова устроилась на моем правом плече, ну и — сон без всяких помех, нет напряженного ожидания, что к тебе в любой момент могут обратиться. Центр тяжести переносится на того парня: пускай он потрудится, пускай он доказывает моей жене, что она еще вовсе не старая; я достаточно потрудился на этой ниве, а женщины к сорока годам все более ненасытны. И все же я бы не радовался, что она уходит по вечерам, и холодным взглядом изучал бы ее лицо, когда она появляется, свежая, на другой день утром; она была бы веселой, я — хмурым. Вечером, если она остается дома, я замечаю, что ей неспокойно, жаль друга, который сейчас один, и тревожно, что, может, и не один вовсе. Однажды мы втроем отправляемся в кино, потом ужинать, после этого друг заходит к нам пропустить рюмочку; я их развлекаю; милые, улыбчивые лица. В один прекрасный момент я говорю: «Ну, я ложусь, а ты, если хочешь, еще посиди». Две благодарные пары глаз, дружелюбный завтрак втроем, умные разговоры; почему бы этому молодому человеку не переселиться сюда, у меня все равно нет сына. Бесплодный мужчина и женщина, которая еще способна родить, хотя времени для этого у нее уже немного; в общем, жена перестает предохраняться. И объятия приятней, если женщина не прочь забеременеть; новый этап жизни, омоложение. И если даже парень через несколько лет исчезнет, я останусь ребенку отцом. В этом возрасте сердце бездетного человека младенцу завоевать труда не составит. Иногда до меня доносятся сладострастные стоны жены; я ревниво прислушиваюсь: громче ли, чем со мной? Способен ли я удержаться и не видеть их мысленно в этот момент? Хотя я, конечно, думаю в первую очередь о жене, однако вижу перед собой и ее друга, и во мне пробуждается любопытство: хочется увидеть их не в воображении, а живьем. «Приходи и ты тоже», — говорит однажды жена; возможно, в тот день я все же к ним не пошел бы — они сами явились бы попозже ко мне. Жена совсем бы не возражала, если бы мы ласкали ее оба, с двух сторон; возможно, у нее уже был такой опыт и он не показался ей неприятным; я тоже, бывало, чувствовал себя неплохо с двумя девушками в постели. Надо полагать, в голове у нее мелькает иной раз эта мысль: пускай ее касаются четыре руки, пускай и с живота, и со спины к ней прижимаются сразу два знакомых тела. Она любит нас обоих, мы же и вдвоем утомимся, прежде чем утомим ее. Но можно ли втроем находиться в одной постели и не касаться третьего тела? Если ты обнимаешь одного, то трудно не тронуть другого; тело — тело, оно теплое, и не такая уж большая разница, что у одного половой орган — впадина, у другого — выступ. Жена свела бы меня с этим парнем; женщина иногда — лишь мост, лишь связка между двумя мужчинами. Отцовство, гомосексуальные отношения, подавляемая ревность — многовато для меня этого; разве недостаточно еще было в моей жизни нарушений естественного порядка вещей? Я в их любви — третий лишний. Мне не нужны они вдвоем. Для меня это означало бы боль, борьбу с собственным тщеславием, взламывание собственных замков. Теперь, когда мне за пятьдесят, стискивать глотку жены; или — завести себе мужчину-любовника? Чувствовать, под застывшей своей любезностью, что ты замкнут и ненужен в этом переплетении? Чтобы мне было больно, что они вдвоем — уже они, а мы вдвоем — уже не мы? Меня привлекают куда более простые задачи, чувственность начинает переселяться в глаза, брезгливо сторонясь шумливой и потной похоти. Прежде я слишком часто вмешивался в жизнь других, сейчас у меня пост, в их жизнь я не стану лезть. В этой квартире я не нужен; я свободен; я ухожу.

У меня есть адресов, телефонов, мне еще есть куда пойти, но я никуда не пойду; что прошло, то прошло, и место ему — в прошлом времени.