«изгнать все термины, служащие ныне для выражения наших добрых или дурных качеств, и даже все термины, напрасно отличающие нас от всех прочих предметов»
Наконец, «научный социализм» прокламирует концепцию, согласно которой исторический процесс управляется имманентными, не зависящими от воли людей законами и может быть, при знании этих законов, прогнозируем. Эта концепция сложилась под очевидным влиянием успехов естествознания в XVII и XVIII т. и прежде всего астрономии: предсказаний новых планет, возвращения комет и т. д. Фурье утверждает, что человечество управляется законами «притяжения страстей», в точности аналогичными ньютоновскому закону тяготения, так что здесь проявляется «единство мира материального и мира духовного». В такой аналогии отдельные люди соответствуют элементарным частицам материи, которые должны быть идентичны (по крайней мере, с точки зрения свойств, существенных для рассматриваемого явления, то есть истории). Что касается марксизма, то здесь приходит в голову аналогия с другой физической теорией. Это — кинетическая теория газа, рассматривающая газ как совокупность молекул, сталкивающихся друг с другом согласно механическим законам соударения. Очень большое число молекул превращает статистические законы их столкновений в глобальные законы физики газа. Единственная форма общественной связи производителей товаров в капиталистическом обществе — это обмен (подобно тому, как единственная форма взаимодействий молекул газа — это соударение). Взаимодействие громадного числа производителей порождает то «общественное производство», которое, в свою очередь, определяет их политические, правовые и религиозные представления, «социальный, политический и духовный процессы жизни вообще». Очевидно, что такая концепция осмысленна только при предположении, что отдельные «молекулы»-производители — идентичны, иначе вместо объяснения (или «понимания», как говорит Маркс) получилась бы лишь дедукция к индивидуальным свойствам огромного числа людей: загадка была бы заменена на очень много загадок.
Исходя из этих примеров, можно попытаться сформулировать, в чем же заключается особая концепция равенства, присущая социалистической идеологии. Обычно, когда говорят о равенстве в применении к людям, то имеют в виду равенство прав, иногда — равенство возможностей (например, в связи с политикой социального обеспечения — пенсиями, стипендиями и т. д.). Но во всех этих случаях имеется в виду выравнивание внешних условий, не затрагивающее индивидуальности человека. В социалистической же идеологии мы встречаем понимание равенства, более близкое к тому, которое принято в математике (когда говорят о равных числах или треугольниках): речь идет, по существу, о тождественности, уничтожении различий в поведении и внутреннем мире индивидов, составляющих общество. С этой точки зрения становится понятным загадочное, на первый взгляд, противоречивое свойство социалистических учений: они прокламируют полнейшее равенство, разрушение иерархии, существующей в окружающем нас обществе, и — по большей части — такую скрупулезную регламентацию всей жизни, которая невозможна без абсолютного контроля всесильной бюрократии, возрождающего несравненно большее неравенство. Противоречие в этой картине исчезнет, если обратить внимание на то, что термины «равенство» и «неравенство» понимаются здесь в двух разных смыслах. Равенство, прокламируемое в социалистической идеологии, есть тождество индивидуальностей. Иерархия, против которой она борется, — это иерархия, основанная на индивидуальных качествах: иерархия происхождения, богатства, образования или авторитета. Но этому не противоречит утверждение иерархии внутренне тождественных личностей, лишь занимающих различное положение в общественной машине, подобно тому, как идентичные детали могут быть расположены в разных частях механизма. Аналогия между социалистическим идеалом общества и машиной, построенной из человеческих элементов, конечно, не нова. Например, говоря о древних государствах Месопотамии и Египта, которые, как мы видели, в значительной мере были основаны на социалистических принципах, Л. Мамфорд высказывает мысль, что в их общественном строе была впервые заложена идея машины, элементами которой были жители государства. Он иллюстрирует эту мысль, в частности, рисунками того времени, на которых воины и рабочие изображаются совершенно тождественными, как стереотипные детали машины (141, с. 150, рис. 16–17). Более убедительно свидетельство человека, явно глубоко компетентного в этом вопросе: И. В. Сталина. Он высказал однажды свой общественный идеал, назвав жителей управляемого им государства «винтиками» и провозгласив тост за здоровье винтиков. А в Китае и сейчас газеты прославляют героя Лэй Фэна, записавшего в дневнике желание «быть нержавеющим винтиком председателя Мао».