Сотрудник иностранного отдела НКВД

Она выключила телевизор. Подошла к окну. Посмотрела вдаль. Мимо высоких недавно построенных домов, которые прозвали человейниками. Смотрела туда, где заходило багровое, как в тот вечер, давным-давно на пароходе, солнце. Наступила тишина, такая, что стало слышно тиканье часов. Защемило сердце. Зинаида Филипповна, мелкими шажками добралась до кресла. Отхлебнула воды из стоящей на широком деревянном подлокотнике чашки. Отдышалась. Сердце успокоилось. Она вспомнила услышанную давно фразу про то, что жизнь как бульдог – ухватилась зубами, треплет, швыряет в разные стороны, но не отпускает. Подумала: «Это, вообще-то хорошо, что пока не отпускает. Значит еще поживу». Ухмыльнулась, пришедшему в голову старому анекдоту:

– Доктор, я жить буду?

– А смысл?

Когда-то над этим анекдотом смеялась.

Кроме военных в Нижнем Новгороде на пароход пришла пара. Женщина со строгим взглядом, в платье с кружевным воротничком и солнечным зонтиком, и её муж в клетчатом костюмчике и котелке.

За обедом в кают-компании они оказались невдалеке. Женщина сидела, прямо держа спину. Именно так, как родители учили сидеть Зинушку. Она осторожно зачерпывала ложкой суп, аккуратно, не пролив ни капельки, подносила ко рту и ела. Зинушка незаметно подсматривала. Ей нравилось, как эта красивая женщина ест. Хотела научиться также. На мужа ей смотреть было неприятно. Он ел как зверек. Когда официант наполнил его тарелку и отошел, пожелав приятного аппетита, вместо того, чтобы поблагодарить, буркнул невнятно, нагнулся к тарелке, понюхал, быстро посмотрел по сторонам и начал хлебать не отрываясь. Жадно, будто того гляди отнимут. Короткие усики вымазались в еде, топорщились. Зинушка подумала: «жрёт как крыса». Не удержалась, шепнула про это матушке на ушко.

– Не смей такого говорить, – прошептала мать, – это твои будущие учителя. Едут куда и мы, в Мешхед, в школу при консульстве. Они наверняка, хорошие люди. А, что так ест, видать в детстве не научили, но ничего, видишь, какая у него жена, со временем подскажет, как надобно кушать красиво, глядишь и научится.

Глава 4.

После Нижнего была череда городов, которые Зинушка не запомнила. Запомнила Астрахань. С большими базарами, несметным количеством лавок, в которых продавали рыбу, свежую, только выловленную и вяленую, нанизанную будто огромные бусины, на бечевки. Рыбины лоснились и казались почти прозрачными от жира. Вспоминала, как прямо возле них вспороли брюхо огромному осетру, вытащили и вывалили целое ведро икры. Черные до синевы, блестящие и переливающиеся на солнце огромные икринки походили на жемчужины. Икру круто посолили и взбили, отделяя от пленки и предложили им отведать. Такая икра показалась не вкусной, воняла рыбой, а вот высушенная и прессованная паюсная – понравилась.

В Астрахани тоже стоял кремль. Он показался Зинушке поменьше, чем в Нижнем, да и башни были пониже, и меньше числом. Башни у него были не красные кирпичные, как у Нижегородского, а белые.

Здесь же она впервые увидела верблюдов. Очень удивилась таким странным животным, поначалу пугалась, но быстро привыкла. Одни стояли запряженные в двухколесные телеги с большими колесами, у других по бокам свисали тюки, набитые каким-то товаром. Возле верблюдов сновали одетые в халаты погонщики или хозяева. Люди эти не были похожи на тех, которых она знала или видела дома. Темные желтоватые лица с прищуренными узкими глазами, казались хитрыми и злыми, даже когда улыбались. Говорили они на своем, языке. Зинушка начинала понимать, что они едут в другую страну, к другим, неизвестным людям. От этого становилось страшно. Она прижималась к матери, отцу. Все время держала их за руку и, обычно разговорчивая, помалкивала.

Чтобы отвлечь её, отец рассказывал, что в древности у Волги были другие называния – Ра, Итем, Идиль, Итиль.

– А Каспийское море, по которому мы скоро поплывем, на Руси называлось Хвалынским, а у персов и арабов Хазарским, – продолжал отец.

Слушая, Зинушка успокоилась, стала задавать вопросы:

– Папочка, а оно большое это Каспийское море?

– Большое, доченька, большое. Царь Петр Великий, почти двести лет назад, повелел его измерить. Морские офицеры установили, что ширина почти четыреста верст, а длина больше тысячи.

– А тысяча верст это много?

– Много. Это половина от того, сколько мы на пароходе плыли.

– Ого, сколько!

За разговорами они подошли к пристани. К их пароходу прицепили баржу и на неё казаки по мосткам заводили коней, грузили мешки, бочки, ящики.