SoSущее

— Об этом позже, но характер поучительный… Ээээ, — Платон пытался выхватить из прошлого кончик повествования, — да, нужно понимать, что Звияд был не из тех, кто на свои средства ремонтирует свои же машины, поэтому наш Васисуалий уже через неделю, прыгая на костылях вокруг того или иного кадумского лохотрона, изображал из себя окрыленного удачей счастливчика-инвалида. Крыша у кабриолета, видимо, была очень дорогая, потому что Лоханкину пришлось прыгать на костылях целый год, периодически заменяя гипс на здоровой ноге. Возможно, ему поверили бы и без костылей, но Звияд Кадум, как ты уже догадался, слыл человеком изначальной традиции в первых понятиях и менять заведенное, следуя мелким прихотям своих овец, ни за что бы не стал. И хорошо, что не стал, потому как на этих-то костыликах и пришла в изобретательную голову Лоханкина идея лохатора.

— А что потом? — спросил Рома.

— Потом суп с котом. Потом он соорудил первый лохатор и пошел к… мужу своей бывшей жены с деловым предложением. Тот неожиданно, видимо из чувства вины, согласился вложиться в приобретение подержанных западных лохотронов. Лоханкин же втайне от партнера находил в лохосе особо резонабельных особей и вместе со своими лохаторами приставлял к механическим бандитам. Вскорости, перейдя под сильную солнцевскую крышу, они выдавили вначале Кадума, потом еще одного мудилу с Киевского и уже стали присматриваться к чеченской паутине казино и ночных клубов, как… — Платон опять рассмеялся, — да, почти американская сказочка, но это только вторая часть трилогии, а третья. Третья — это не Америка. Наш бывший ботаник после того, как приземлился в машине Кадума, видно, перенял вместе с красной эмалью и замашки ее хозяина. В общем, мужа своей бывшей жены он решил обмакнуть[102]. Но заказ на макалово разместил неудачно. Сэкономил, как водится, на специалистах. Любителей взял от Трех вокзалов. Беднягу, конечно, с грехом пополам обмакнули, но подрядчики, знамо дело, засветились, а потому решили сдать и его самого.

— И что? — Рома, кажется, увлекся российской «финансиадой», поскольку его сосало повлажнело и вытянулось вперед.

— И все. Конец Лоханкина был неминуем. Хош в подвале на Петрах, хош в собственной спальне с паяльником в анусе, но… — Платон выделил контрапункт и продолжил, — здесь в его судьбе появляется добрая фея… — Онилин столь эффектно протянул слово фейЯ, что Рома, конечно же, правильно среагировал на ребус наставника.

— Без вас, Платон Азарович, кажется, ни одно доброе дело в этой стране не делается. Всем-то вы помогаете, скольких спасли, а сколько наставили, и откуда силы берутся? — Опустошая обойму комплиментов, Рома как-то странно, очень холодно и внимательно заглядывал в глаза наставника.

— Богг силы дает, и Она, конечно… Ну так вот, — впитав в себя весь заряд источенной недососком лести, продолжал рассказ Платон, — …он ко мне и попал. Проверял я его на лотереях, потом в инвестиционном фонде задействовал, на АВВЕ обкатал, ну а потом… — Еще одна, явно рассчитанная на поддержку пауза, но у Ромы вариантов не было, оставалось положиться на чутье.

— Неужели?! — воскликнул он с видом Архимеда.

Сработало…

— Да, изобретать моя очередь пришла. Вскорости лохатор Васисуалия был установлен на м-моей Башне, — низким, насколько позволяли неприятные режущие гармоники в его голосе, заключил Платон, сильно, будто бы во гневе сжимая губы на «м-моей».

— И он до сих пор… э-ээ, изобретает? — вовремя спохватился Рома, едва не впав в откровенную, а потому и опасную лоховщину.

Платон неожиданно рассмеялся и подчеркнуто добродушно сказал:

— Изобретает, как видишь. И Башня стоит. А ты сам не хочешь ли приобрести у него лохатор с инвертором?

— Да мне ни к чему пока.

— Пока, мон ами, быстро кончается. Оглянуться не успеешь, а лохос тут как тут лопочет.

— И что, инвертором его? — поддержал учителя Рома.

— Инвертором, инвертором, — голосом сплетницы пропел Платон и ткнул ученика в самую сердцевину его недоразвитого лоховища.