SoSущее

— Ну чего ты, Тош, в УПК полез. Лучше бы экономику вспомнил. Какой ты доктор наук, если ВВП — валовой внутренний продукт — от «временно выбранного продолжателя» отличить не можешь. А продукт не истец, значит, положение о «применении насилия в отношении представителя власти», статья 318, часть 2-я, — в отношении экономической категории не действительно. Даже если ты уже «удвоил» от «удавил» отличить не в состоянии. Паранойя, — заключила она, — тяжело, но лечится. А еще купаться взду…

Анели, словно споткнулась обо что-то языком и, всхлипнув, вновь прижала лицо Платона к своей груди.

Его нос, попав в соблазнительную ямочку между грудей, вдохнул ту смесь свежести, силы и неистовства, что всегда безотказно вызывала в нем острейший приступ любовной истомы. Ее сильные широкие плечи, глубокие ключичные ямки, перевернутая пирамида ее стана, ее трогательные, почти детские по контрасту с телом уши, — вся ее просторная, ладная фигура бросала его в тот священный трепет, где счастье обладания перерастало физические рамки и граничило с кумирней, мессой, литургией.

— Неля, Нелечка-леночка, Анели, — шептал он в русло текущей между молочных гор реки. Горы начали твердеть, его дыхание участилось, но сердце его богини билось все так же ровно и неторопливо. Его совершенно искренний сексуальный порыв имел, на счастье, и практическую пользу: расстреляв гормональные боеприпасы, Анели, возможно, дала бы ему спокойно собраться. Пока нос Платона покоился в молочной ложбине, его руки, соскользнув по спине, нащупали другое, не менее соблазнительное ущелье. Легкий шелк, сбегая с плеч, сужался в области талии и, описав изумительную по пластике дугу над ягодицами, срывался водопадом почти до колен. Под его горячими ладонями тонкая материя легко заскользила вверх, а в его чреслах к этому моменту внутренний кочегар уже раздул такое жаркое пламя, что… Что? Стоило ему сделать шаг, увлекая за собой супругу, как ушат ледяной воды, да какой там ушат — танкер, целый Ледовитый океан обрушился на разгоревшийся очаг и вмиг погасил его. Платон оторвался от груди, сделал виноватое лицо и попытался пройти к столу. Но это ему не удалось — руки Анели продолжали держать его за плечи хваткой Пенелопы. Последняя ее надежда, что этот «призыв» шутка или недоразумение, рухнула. Одиссея состоится.

— Это Она? — спросила она неожиданно спокойно.

— Да, Анели, Она.

— Но почему, почему?

— Я не могу без этого, ты же знаешь. Думал, что смогу, но не получается. Последнее время я живу «как бы». Словно смотришь о себе фильм. В любой момент можно выключить — и ничего не изменится.

— Но чем Она лучше, чем? Посмотри, посмотри на Меня! — сказала она и скинула шелковый пеньюар, обнажая большое, сильное, но вместе с тем стройное и гибкое тело с золотистой кожей, одинаково огненными волосами вверху и внизу и разбухшими темными сосками на подрагивающих, чуть разведенных в стороны грудях.

Платон, не зная, чем ответить, просто молчал.

— Она красивее, эта твоя Родина, нежнее, белее, горячее?.. — Анели распустила волосы, и они рекой огня хлынули вниз. — Отвечай, отвечай же! Она красивая, да, красивая!

— Она необъятная, дорогая, — сказал Платон и подал жене упавший пеньюар. — Извини, мне пора собираться. Как ты понимаешь, в этом отношении ты можешь быть совершенно свободна. Честь семьи, разумеется, должна остаться незапятнанной.

— Это значит…

— Думай, как знаешь, — холодно оборвал Анели Платон и отвел от пояса правую руку с выгнутой вверх ладонью.

Это был хорошо усвоенный супругой знак окончания разговора.

Анели подняла с пола пеньюар и, не надевая его, пошла к выходу, выписывая задом одну из тех совершенных циклоид, что были заложены в женский софтвер еще с эдемских времен. Просторный кабинет смог продлить гипнотическое зрелище до… до возвращения Аристарха. Завидев супругу хозяина, референт покраснел, но повел себя деликатно — не ретируясь и не пялясь, он встал у двери с низко опущенной в знак покорности (или почтения?) головой и не шелохнулся даже тогда, когда она специально поддела его левым бедром и, взмахнув перед лицом оторопевшего слуги тончайшим пеньюаром, вышла в приемную.

Да, если что и заслуживало почтения в этом прохудившемся мире, то лишь такой вот триумфальный проход la femme de flamme[47].

Платон давно хотел поверить алгеброй эту гипнотическую женскую гармонию: какие микродвижения, милижесты позволяли фемине воздействовать на восприятие противоположного пола в такой степени, что, одетая, она могла показаться голой, а совершенно голая — деловой и чопорной? Почему один обнаженный локоть или приоткрытая на мгновение щиколотка порой вызывали страшное возбуждение, а весь комплект первичных и вторичных половых признаков мог настроить на холодно-торжественный лад?

Но Платону сейчас было не до схоластических тез метафизики пола. Он подозвал Аристарха и велел ему приготовить все необходимое к отъезду.