SoSущее

Деримович оборвал свою диатрибу до того резко, что в абсолютной тишине Храама отчетливо послышался свист разрезаемого воздуха. И только когда рука Сиси выхватила из воздуха сверкнувший прямо у груди недососка нож, обнаружилась причина зловещего свиста.

Да, это был огромный кривой кинжал, с рукоятью из какого-то темного металла и лезвием с фактурой неровных потеков.

— Вы, именно вы, кандидат, — как ни в чем не бывало продолжил председатель. — Вы как обслуживать будете брата Сосилаву? Убеждением, как привыкли по ту сторону «», или все-таки ножичком? — И на этих словах Сиси, спасшая Деримовичу жизнь, разжала перед ним кулак. На ладони была видна синеватая ссадина от сильного удара, но кровь не шла. А ножичек, судя по всему, был особенный. Для убеждений очень даже пригодный. Если и в ее руке он смотрелся внушительно…

Роман молча взял орудие будущего убийства и повернулся к авторитетному покойнику.

Тот лязгнул короткой цепью, пытаясь занять выгодную позицию.

Деримович стиснул рукоятку покрепче и шагнул в круг обслуживания.

— Нож, ни в коем случае не выпускай нож из руки! — послышался голос мистагога с кафедры защиты.

— Я протестую! — возразил обвинитель.

— Протест принят, — раздался примиряющий голос председателя.

* * *

От Сосилавы кандидата пришлось оттаскивать силой. Бывший клептарх был достаточно верток и силен, чтобы вот так запросто отдать свою жизнь в качестве банального компромата, к тому же с его не знающего преград языка слетали до того чудовищные тропы — со всем богатством метафор, гипербол, синекдох и эпитетов, — что даже сторона обвинения несколько раз призывала председателя к быстрому решению вопроса, дабы не оскорблять Лонное место последней бранью и не мешать табуированную лексику с чистым Логосом. Но Сокрытый был неумолим: жертва есть жертва. И только когда стараниями кинжала Сосик стал превращаться в большую отбивную, председатель воззвал к териархам, и те оторвали Деримовича от полюбившегося ему кадавра.

Голый кандидат в олеархи после битвы казался одетым — в пурпурную тогу, и божественным сестрам пришлось потрудиться: они тщательно омыли его, открывая Высочайшему Суду ту немалую цену, которую заплатил Роман за окончательное успокоение кадавра. Теперь к длинным полосам, оставленным ногтями Синюшной на теле Деримовича, прибавились огромные кровоподтеки и несколько глубоких порезов от ножа.

— Такое кино и в Галимый Вуд примут, кандидат, — то ли с иронией, то ли с поощрением сказал председатель, — но… я думаю, у клана покойного оно вызовет больший интерес.

Пришедший в себя после божественной заботы Сиси Деримович потрогал нос и неожиданно для всех, включая своего мистагога, сказал:

— А еще… нет ли кадавров на обслуживание?

Под высокими сводами Храама раздался то ли одобрительный, то ли негодующий, а может, и просто дружный вздох сбитых с толку братьев и сестер.

— Понравилось, кандидат? — спросил председатель, видимо, тоже опешивший, если забыл напомнить недососку об обязательной титулатуре.

— Прикольно, мессир, — Деримович не только нашел в себе силы пошутить, но и вспомнил об этикете при обращении к Сокрытому.

— Кадавров, кандидат, больше не предусмотрено, но для вас есть еще работенка. — Кажется, и невозмутимый до того председатель суда решил перейти на травестийную манеру ведения заседания.

— Я полон ожидания, мессир.

— Не говорил ли вам наставник об одной традиции северо-восточного локуса, связанной с анатомическими особенностями вашего ЕБНа?

— Мой мистагог, мессир, говорил о наказании в форме нормирующей элиминации пальцев нашего уважаемого ЕБНа. Но…

— Поведал ли он вам причину такой странной традиции?

— Но, мессир… — решился возразить Сокрытому Роман, — сейчас я не воспринимаю это как наказание. Я готов. Всегда готов!

Присутствие, да и сама коллегия взорвались возгласами одобрения:

— Нема! Нема! Нема!

— Говорил ли он вам о причине столь странного обряда, кандидат? — жестко повторил председатель.

— Да, мессир. Наставник говорил о том, что ЕБНу трепалец поправлять надо. А почему он у него в пятерню преобразуется, не успел.

— И очень хорошо, что не успел, а если бы успел, опять бы в ссылку отправился, верно, брат-отлучник?

Под сводами Храама воцарилась гнетущая пауза. И возникла она потому, что Платон не знал, как ответить на коварный вопрос председателя.

— Не верно, мессир, — так и не вспомнив положение Устава, наугад сказал он.

— Правильно, брат-мистагог, — согласился Сокрытый и потом, как будто из студии, откуда вещал председатель, послышалось перешептывание: «готов?» — «почти…» — «давай».