Сосновая крепость

Он нырнул и вынырнул, будто ушастый поплавок. И снова начал про слабо. Я выпросил у какой-то девочки надувной круг. Симпатичный такой розовый пончик. Уселся в него, как в лодочку, и поплыл.

Но ушастый уже успел пару раз нырнуть и вынырнуть где-то в районе берега. Он вообще человек или выдра? Ушастый крикнул что-то обидное про девчоночий круг и начал кидаться грязью в других детей.

Самое страшное, что мама уже ходила по пляжу и нервно крутила головой. А девочка, у которой я взял круг, указывала в мою сторону. Вот теперь мне точно влетит. Ноги в руки и на сушу!

Но я, как назло, прилично отплыл от берега. Вокруг почти никого не было. Только пара тёток бултыхались в стороне, и кто-то плавал на матрасе в виде зелёного крокодила. Я снова начал грести, но пончик вдруг стал такой неповоротливый. Только крутился на месте и не желал двигаться к берегу. Шансы, что меня не запрут дома до конца жизни, стремительно приближались к нулю. Да чтоб я ещё раз повёлся на ушастые провокации! Ещё и обещание нарушил. Провал по всем статьям. Полный провал. Я решил вылезти из круга и поплыть, держась за него руками. Но слишком торопился и так неловко вывалился из пончика, что его отнесло в сторону.

Я пошёл ко дну. Быстро и страшно. Даже не успел махнуть рукой. Крикнуть тем более. Как они в фильмах умудряются барахтаться на плаву добрых полчаса и звать на помощь? В реальности ничего такого. Просто вода глотает тебя за секунду.

Мама кричала на берегу. Звала меня. Я её слышал, но ответить не мог. Я потом погуглил, оказывается, когда человек тонет, он реально не может кричать. Дыхание становится важнее. Руки рефлекторно раскидываются в стороны, а ноги ищут опору и вытягиваются в струну. Невозможно молотить руками и перебирать ногами. Остаётся просто тонуть. Отчаянно наблюдать, как бледнеет клочок размытого света над головой. Только не сейчас. Только не так! Это ведь не может быть правдой? Жизнь не кончается в восемь лет! Но моя почти кончилась. Злость, паника, страх, холод.

Кто-то дёрнул меня за волосы и вцепился в плечо. Больно до жути, но перед глазами мелькнул яркий свет. Сработал инстинкт самосохранения. Я схватился за чьё-то тело, впился ногтями в чужую кожу. Там был кто-то живой! И он хотел помочь! Но теперь мы тонули оба.

Этот кто-то двинул мне в бок и проорал в самое ухо:

– Не царапайся, идиот! Держись за меня, я тебя вытащу! Просто делай, как я сказал!

Под животом появилась холодная резина надувного матраса, на спине – тёплая рука. Следующее, что я помню – это жуткая резь в груди. Я кашляю. Меня рвёт озёрной водой. Ангинное горло дерёт. В ушах дикий рёв. Солнце колет глаза. Лёгкие горят, меня трясёт. Кто-то рыдает, кто-то кричит. Жизнь возвращается с болью.

– Живой! – мама хватает меня и сжимает так сильно, что я снова начинаю кашлять. А потом реву. И мама ревёт. А папа трясёт какого-то паренька и обещает никогда не забыть, что он сделал.

Это был Ян. Это он болтался на том крокодильем матрасе. Чтобы спасти утопающего, есть буквально минута, а потом в мозге начнутся изменения.

Но Романовский успел.

А потом оказалось, что в городе Ян живёт на соседней улице. Романовский был классный. Такой парень, с которым все хотят дружить. Всегда в центре внимания. Но он тусовался со мной. Почти прописался у нас дома. Может, чувствовал ответственность. Нельзя же спасти щенка и выбросить его на обочину. Если ты не последняя скотина, конечно.

В какой-то момент я даже решил, что Романовский что-то вроде моего ангела-хранителя. Он никого не боялся. Всегда знал, что делать. Если нужно, дёрнет за волосы и вытащит на свет.

* * *

– Ты плывёшь куда-то конкретно или просто ищешь самое глубокое место?

Папа грёб и ответил не сразу. Взмах, свист, плеск. Взмах, свист, плеск.

– Мне тут один мужик рассказал, что у нашего берега хорошо идёт щука… – взмах, свист, плеск, – только надо ивняк обогнуть. А там, за излучиной… – взмах, свист, плеск, – есть такое течение…

– В общем, ты не знаешь.

– Нет.

Я закатил глаза. Натурально так. Картинно. Но папа не смутился. Он только делал вид, что рыбалка его волнует. На самом деле рыбалка – это его убежище, чтобы спокойно подумать. Сидишь себе в лодке, пялишься на воду и думаешь. Никто не мешает. Никому даже в голову не придёт спросить, чего ты тут сидишь. Видно же, человек рыбачит! Делом занят.

Наверное, каждому нужно такое убежище, чтобы немного побыть собой. Моё убежище – рисование, а папино – рыбалка. Всё просто.

Папа закинул удочку, а я достал блокнот. Мне не обязательно делать вид, что я люблю рыбалку. С папой комфортно молчать. Он думает о своём, я рисую. Но мы рядом.

Всё вокруг замерло. Озеро не двигалось. Папа не двигался. Небо не двигалось. Только комары чёрными пикселями перемещались по экрану реальности. И скрипел мой маркер по бумаге.

– Можно посмотреть? – папа кивнул на блокнот.

– Да. Но это так… набросок, – я протянул ему рисунок.

Папа взял скетчбук осторожно и уважительно. Мне это понравилось.

– А другие можно?

Я медленно кивнул. Ладони вспотели, а сердце ухнуло вниз и теперь болталось где-то под ногами.