Сороковник. Части 1-4

Меня вдруг тоже пробивает на еду. Я нерешительно тянусь за яблоком. И со всех сторон меня начинают активно потчевать. Аркадий вдруг становится чрезвычайно сосредоточен, и глаз не спускает с моей руки. Он тянется через скатёрку, отбирает яблоко и рассматривает мою ладонь. А она у меня, между прочим, вся в свежих шрамах: это я, когда стрелы хватала, опереньями порезалась. Пока Аркашу заживляла, и у меня всё затянулось, что он так волнуется?

— Ага, — говорит он как-то растеряно. — Ванесса, а ты ж меня трогала, да? Когда раны зажимала, я же помню? Порезы ещё открыты были?

— Ну, — туплю я. Он поднимает глаза.

— Кровь-то у нас смешалась. И что теперь будет?

— Балда, — в сердцах говорит Лора. — Жениться ты на ней не сможешь, это уже однозначно. Кровники вы теперь, брат с сестричкой: вот, блин, угораздило вас… Ванечка, это ж теперь ты мне почти родственница!

— Не в этом дело, — отмахивается друид. — То есть, это тоже важно… Ло, ты же знаешь, чтобы инициировать ученика, я его кусаю.

— Это как Нору, что ли? — вспоминаю я. — И рану зализываешь?

— Мы смешиваем кровь, — с нажимом говорит он. — Для передачи способностей.

Наступает пауза.

— Забудь, — неуверенно говорит Лора. — Просто не приживётся. Третий дар с двумя предыдущими несовместим, ты же знаешь.

— Так-то оно так. Хорошо бы, чтоб иммунитеты остались, антител у меня много. А приживётся или не приживётся — это как знать, ты же видишь, она у нас не такая, как все: у неё всё наперекосяк, нетрадиционно.

— Антитела должны прижиться, — говорю растеряно, — они же к наставничеству отношения не имеют. Ой, не хочу я оборачиваться, это так страшно, прости, Аркаша. И, наверное, жутко больно.

— Нет, только если что лишнее отрастает, — успокаивает он, — хвост, например, плавники, жабры. Или если из змеи перекидываешься — а нужно руки-ноги наращивать. Это жесть, как нынешние новенькие говорят. Жесть, — задумчиво повторяет он. — К боли можно привыкнуть, Ваня. Оно того стоит.

Оно того стоит, думаю, и смотрю на него с нежностью. Вот если скажут мне: Ванька, а сможешь ещё раз перетерпеть всё, что сейчас случилось, лишь бы его снова живым и здоровым увидеть? Лишь бы Лора не ревела над ним, бездыханным? Отвечу: смогу.

Придётся привыкать.

Он подсаживается ближе:

— А вот скажи… Была бы возможность… Ну, гипотетически, если бы дар прижился. В кого бы ты всё-таки хотела перекинуться? Есть же у тебя любимый зверь?

— В симурана, — отвечаю, не задумываясь. Он озадаченно хмурится. — Это такой крылатый пёс-хранитель, в моём случае — псица, конечно. Представляешь?

— Мифический персонаж? Или здесь такого успела увидеть?

Я задумываюсь.

— Миф… Не привыкла я к такому слову. Легенда есть о том, как один верный пёс, узнав, что хозяевам грозит беда, решил добраться до богов и попросить у них защиты. И так страстно этого захотел, что добрался. Богов так тронула его преданность, что они наградили пса и его потомство крыльями. Это, конечно, только самый краешек сказаний о симуране, кто-то называет его воплощением Огнебога Симаргла, кто-то — стражем Правды, у кого-то это волк, но мне больше нравится собака, она к людям ближе. Эх, рисовать я не умею, столько хороших рисунков видела…

Оборотник качает головой.

— С трудом представляю. Рисунки было бы неплохо посмотреть, сам-то я только по образцу меняться могу. Но совместить в одном теле разные природы, птицу и животное? Крылья — это всё-таки перья, как их отрастить на млекопитающем?

— Почему обязательно перья? — подумав, отвечаю. Можно и кожистые, как у летучей мыши. Пуши-и-истые такие, чтоб детёнышей греть. И костяк сделать облегчённый, чтоб косточки полые, как у птичек. Это-то можно совместить? И, кстати, у наших майя был Кетцалькоатль, крылатый змей, в нём ведь тоже две природы совместились — рептилия и птица. А мифы на пустом месте не возникают, наверняка водились в старые времена подобные твари. Как у нас — трёхголовые Змеи-Горынычи…

Через каких-то полчаса обсуждений нас прерывает поисковая группа: тащит и вываливает перед нами кучу всяческого добра. Отдельно несут меч, пожалуй, великоватый для низкорослых сатиров. Но тут я вспоминаю, что среди нападавших был один достаточно высокий, его я первым срезала, эта вещица наверняка его.

Пока девицы идентифицируют, сортируют и перетаскивают из кучки в кучку трофеи, Лора рассматривает меч. Вынимает из простых ножен, и мы видим широкое, до зеркального блеска отполированное голубоватое лезвие, слегка суживающееся к концу; солнечные блики словно вязнут в нём, заставляя сиять ещё ярче. Синий ограненный ромбом камень вделан в гарду. Рукоять достаточно широкая, в расчёте на лапу какого-нибудь варвара…

— А ведь какому-нибудь Васюте точно по руке. Не хочешь подарить? — предлагает Лора. Я даже шарахаюсь.

— Ты как себе это представляешь? Да он сразу перестанет меня лапушкой называть и начнёт по углам прятаться. Давай его Аркаше подарим. Смотри, и камень ему прямо под цвет глаз, очень миленький.

— Миленький, — передразнивает Аркаша, — что бы вы, женщины, в мечах понимали. Дайте-ка сюда.

Он рассматривает клинок, любуясь.