Читаем Сороковник. Части 1-4 полностью

Что он делал, сэр Майкл, когда я умирала? Что-то говорил на латыни… Где я тут возьму латынь?

И тут у меня перед глазами возникает картинка из далёкого детства: лесная поляна, опрокинутое лукошко с клюквой, зареванный пацан на полусгнившем пеньке… Штанина на ноге задрана, а под коленкой — две точки, сочащиеся кровью. Бабушка ласково гладит его по колену и прикладывает к гадючьему укусу подорожник. И нашептывает, отчитывает, отговаривает.

«…Живый в помощи Вышнего, в крове Бога Небесного водворится…

Не убоишься от страха ночного, от стрелы летящия во дни…

Не приидет к тебе зло, и рана не приблизится телеси твоему…

Яко Ангелом Своим заповедаю о тебе, сохранити тебя во всех путех твоих…

На руках возьмут тебя, да не преткнёшь о камень ногу твою…

Долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое…»

Слова приходят, словно не из памяти рождаясь — из сердца. Не из древней книги, чтимой многими, но из наговора тысяч женщин, провожающих в путь своих родных и любимых, слова ограждающие, оберегающие, спасительные. Единым духом шепчу речитатив, коим бабушка провожала нас в дальнюю дорогу, отчитывала от болезней, ожогов да случайных ран, полученных в уличных драках. Не уверена, что помню всё до единого, но каждое слово кажется мне вдруг весомым и зримым, как целебное пламя Королевского Рубина, которого, вроде бы, и существовать не должно, но оно — было! Вот и сейчас я вижу, как слова — нет, аура слов — срываются с моих губ, растекаются по волчьей шерсти, слипшейся от крови, проникают под повязку. И чувствую, как раскалённый штырь в моей груди постепенно остывает, истончается.

Вот только аура моя, хоть и целительная, но не голубая и не золотистая. Она ослепительно-изумрудная. Это — не сэра Майкла цвета.

Неважно. Главное, что волчьи глаза постепенно окрашиваются зеленью, потом синевой.

Шерсть, закурчавившись, редеет, перекинувшись в чуть заметный пушок на теле. Втягиваются когти. Уплощается морда и видоизменяются зубы. Исчезает хвост. Тело трансформируется. И… прав был Аркадий, это не слишком эстетично, но отойти я уже не могу, просто отворачиваюсь и молча растягиваюсь на песке. Я снова выпита досуха.

А кольцо-то? Ваня? — укоризненно напоминает внутренний голос. Дарёное, паладиновское, сожми-ка его покрепче.

Оно помогает. Потому что я нахожу в себе силы повернуться на спину и даже сесть, а тут и девочки в несколько пар рук меня поддерживают, до этого-то, видно, не осмеливались подойти, чтобы не помешать.

— У тебя получилось, — сдавленным голосом говорит Лора. — Вань, какая ты… — Она тянется меня обнять, но вдруг отстраняется. — Как бы мне тебя не повредить, что-то ты как смерть, бледная! Что дальше-то делать, и с ним, и с тобой, скажи? Я такого лечения ещё не видела!

— Его в тенёк, и пусть поспит, а меня тут оставьте, и чтобы никто не мешал. Да, как проснётся — питья ему горячего и сладкого, вроде чая, и поесть.

Я выдаю сборные рекомендации из собственного горького опыта — и почти сразу же отключаюсь. Ухожу в себя, как уходил не так давно сэр Майкл. Только и успеваю почувствовать, что под голову мне подкладывают что-то мягкое.

Это что же мне, второй раз за сегодня заряжаться? Ох, нелёгкая наша паладинская доля…

И всё есть, и солнце сверху, и тишина внутри, и умиротворение от хорошо сделанной работы, но не могу воспарить, как тогда на лугу. Потому что нюх мой безошибочно даёт знать: песок поблизости всё ещё в густо-вишнёвых пятнах, к пролитию которых и я руку приложила.

Эх, Ванька, под солнышком, на душистом сенце, под бочком у прекрасного сэра куда как хорошо да романтично силы восстанавливать, а вот что делать в настоящем бою? Там ведь некогда о высоком рассуждать, нужно друзей с того света вытаскивать, и где ты найдёшь главное для ауры — любовь?

Люби тех, кого спасаешь. А кого только что завалила, просто вычеркни из памяти — они сюда не подарки раздавать пришли, вот и напоролись. А ты думай — о Лоре с Аркадием, о девицах-воительницах прекрасных, полуголых, о лошадицах их, прекрасных, как они сами; солнце это люби, что снова силу в тебя вливает, небо, что куполом раскинулось…

Что-то ещё нужно.

Таймер, Иоанна, строго напоминаю я себе. Полчаса. Эй, внутренний голос, слышишь? Через полчаса постучись!

И теперь-то — воспаряю…

* * *

— Послушай, Ваня, — говорит мне Лора, — а глаза-то не только у Аркаши менялись. У тебя они прямо позеленели, когда его отчитывала.

— Я тоже заметил, — подтверждает Аркадий, покусывая, должно быть, уже десятый пирожок. Девицы-красавицы щедрой рукой выложили на походной скатёрке немудрящие запасы и теперь расселись вокруг на травке и с умилением смотрят, как он ест. Пока я набиралась сил, его отмыли, причесали, прихорошили и не дали умереть с голоду. И меня, кстати, отмыли, потому, что здорово я перепачкалась в Аркашиной крови.

Я всё думаю о другом. Выходит, паладин не только исцеляет, но и берёт на себя чужую боль? А что, отвечаю себе невесело, зато отличная диагностика получается. Сразу чуешь, что и где не в порядке и до конца ли залечено. Вот почему сэр Майкл всегда точно определял, что со мной не так.

Перейти на страницу:

Похожие книги