Сороковник. Части 1-4

В этом месте город сбегает под небольшой уклон и оттуда, из-под горки пыхтя и тренькая колокольчиком, уже выныривает красно-жёлтый циклоп на стучащих колёсах и с громадной фарой во лбу. Ещё светло, циклоп незряч, но блестящ и наряден, как ёлочная игрушка. К моему удивлению, он открыт с боков и мало того — разделён на купе с отдельными входами, как в старых английских поездах. Понизу вагон окантовывает широкая платформа-подножка, с которой уже спрыгивают несколько человек, едва дождавшись замедления хода. Они машут вслед уходящему трамваю и что-то весело кричат, и вагоновожатый, не оборачиваясь, отмахивается белой форменной фуражкой. Вагончик, набирая ход, равняется с нами, и видно, что каждую ячейку-купе занимает большая, шириной во весь салон деревянная скамья-диванчик. Салон украшен флажками и шариками, и ветер доносит из него обрывок музыки.

— Туристический, — кивает Николас. — Нам лучше в обычный, он тоже неплохой.

— Что, на ходу запрыгивать придётся? — очарованно спрашиваю. — Тут все так делают? — Он посмеивается.

— А если промахнёшься с непривычки? Нет, родственница, рисковать тобой мы не станем, это для любителей экзотики и экстрима, а наш вариант надёжнее.

Остановки как таковой нет, просто рядом с тротуаром отсвечивает полосками красно-жёлтый столбик, напротив которого и притормаживает ещё один трамвай — чуть длиннее предыдущего. В окна просматривается пустой салон. Николас, вспрыгнув на широкую приставную ступеньку, сдвигает до упора складную решётку на входе, невысокую, ему едва до пояса, — это и есть дверь. Нам приветственно кивает водитель, молоденький белозубый мулат в парадном кителе с позолоченными пуговицами и аксельбантами, улыбается и большим пальцем тычет через плечо на салон позади: проходите! От внешнего мира он огорожен только лобовым стеклом, с боков же доступен всем непогодам, для которых решётчатые дверцы не помеха. И кресла для него не предусмотрено, парнишка управляет своей колымагой стоя, покручивая железный штурвал, что закреплён на высокой колонке.

Вагоновожатый высовывается наружу, поскольку зеркал заднего вида здесь не предусмотрено, и, вернувшись, терпеливо ожидает пожилую пару, показавшуюся из-за угла улицы вслед за нами. Ник тем временем ненавязчиво подталкивает меня внутрь.

Не могу сдержать восхищения. Обстановка винтажна и изыскана. Пол и потолок сплошь обиты узенькой деревянной рейкой, ею же отделан изнутри весь вагон, — уж не отсюда ли пошло название мелкой дощечки — «вагонка»? На потолке в вычурных розетках с завитушками торчат допотопные электрические лампочки, по три штуки в каждом гнезде. Стены, обшитые деревянными панелями, кресла… должно быть, тоже деревянные, но это трудно определить, поскольку сиденья и спинки обтянуты бежевым джутом. Ни одной металлической детали, разве что декоративные крючки для одежды в простенках между окнами, но и те выкрашены под цвет обшивки и потому не сразу заметны. Привычные современные поручни отсутствуют: вместо них со сводчатого потолка свисают кожаные ременные петли. И, несмотря на то, что мы вроде бы в общественном транспорте, и снаружи — мостовая в камне, кирпичные стены домов и витрина аптеки, — здесь уютно, как будто среди этих самых джутовых сидений затаился камин, у которого можно развалиться и вытянуть к огню озябшие ноги.

У Николаса даже глаза блестят от удовольствия.

— Говорил же — тебе понравится!