Еще неделю после бури неуправляемое судно несло по воле стихии. Изнемогавшие от жажды, люди пили морскую воду, от голода ели гнилое зерно, добывая его из щелей в трюмах, жирных корабельных крыс и испытывали презрение к драгоценному серебру, которого было вдосталь. Еще недавно чудотворно спасавшее погорельцев Стагира, здесь оно никого спасти не могло. То есть даже такая категория, как деньги, воплощенные в металле, подчинялись закону волны и подвергались колебательным движениям. Избавление от неминуемой гибели могли принести боги и люди, вдруг явившись средь бескрайних вод, и они явились в виде морских разбойников.
На сей раз философу не удалось избежать рабства, поскольку всех гребцов вместе с владельцем корабля и его подручными пленили и переправили на невольничий рынок Персии. Вольный гражданин и богатый купец, еще недавно помыкавший рабами, сам стал невольником – и тут не обходилось без закона волнообразности мира! Но это было спасение, ибо и в рабстве все равно была жизнь!
Уже в который раз его выручило наставление Биона, когда связанных одной бичевой пленников выставили на торжище. Не в пример остальным невольникам, Арис отринул все мучительные чувства и стал смотреть в лица купцов пристально и открыто, как если бы взирал на своих учителей. За время новых странствий у него опять отросла борода, обветрилось лицо, да и из одежды была лишь одна набедренная повязка, так что, прирожденный вольный и благородный эллин, он более напоминал варвара из диких лесов Рапейских гор, однако взирающего без ненависти и злобы.
Это и привлекло внимание одного из покупателей, по виду и одеждам жителя Рима, невесть как оказавшегося на персидских берегах: тогда философ еще не знал, что на Капейском мысе давно уже не торгуют рабами, ибо после нашествия варваров ни один стратег понтийских полисов не отваживался ходить за добычей ни встречь солнцу, ни тем паче, в полунощную сторону. И теперь рабы в Элладу поступали в основном из Персии и с берегов Красного моря. Сей римлянин, оказалось, сговаривал и тайно вывозил в Персию молодых греков-гоплитов на службу Дарию, за что персы позволяли ему за малую плату подбирать на невольничьих рынках сильных и здоровых мужчин для труда в мраморных каменоломнях. Дармовых рабов он вовсе не ценил, невольники выдерживали года три, и не пригодных для работы, больных, но еще живых попросту приваливали глыбами или засыпали щебнем.
Римлянин спросил его о возрасте и вдруг, услышав речь невольника, встрепенулся, ибо признал в нем эллина. Когда же раб назвал себя, вначале не поверил, что перед ним тот самый философ, сочинитель известного ему запретного трактата о нашествии варваров, но Арис, доныне помнящий наизусть свое творение, в одну минуту доказал авторство.
Так ему и стало известно о своей славе, что уже давно была суща в Середине Земли, и это обстоятельство заставило поверить в счастливую судьбу публично казненного сочинения. Однако римлянин Лукреций, купивший его у персов как раба, не пожелал расставаться со своим приобретением. И хотя обещал волю, подчеркивая тем самым свои благородные порывы, но замыслил извлечь пользу, поскольку купеческий нрав преобладал в его господине. У римлянина было все – богатство, дворцы, корабли, наложницы и уважение в своей среде; не хватало лишь славы философа, причем, как было по нраву олигархам, философа мятежного, бросающего вызов всему мироустройству! И она, эта слава, прельщала его больше всего на свете, позволяя продлить свое земное существование после смерти и на долгие века приковать к своей персоне внимание многих поколений.
Еще по пути на остров Лесбос, где у Лукреция Ирия было свое имение, он предложил послужить в качестве наемного ученого, то есть поселить в прекрасной вилле на одном из островов, ему принадлежащих, обеспечить всем необходимым, чтобы избавить от забот о земном существовании, и всецело предаться ученым трудам. Взамен же потребовал навсегда отказаться от своего имени, которого Арис и так был лишен, ибо пребывал на положении невольника. При этом господин не оставлял даже малейшего права на выбор: в противном случае никто бы и никогда не узнал, что один из рабов в каменоломнях, внешне напоминающий скуфского варвара, – философ и ученик самого Платона, вызвавший своим трактатом так много споров среди ученых мужей Эллады и тех римских граждан, которые вели торговлю на Пелопоннесе.
– Как тебя звали в ученические годы? – спросил он, изложив свой замысел.
– Учитель называл меня Арис, – признался невольник. – И так же называла меня возлюбленная юности, Гергилия из Стагира.
– И я стану называть тебя Арис, – заявил господин. – Это звучит, как имя бога войны, Ареса! Пусть сие созвучие тебя утешит. Отныне ты должен забыть свое настоящее имя.